И снова здравствуйте, дорогой друг и наставник!

Вчера мне так и не удалось отправить вам свое первое послание: только я успел засунуть его в одну из пустых бутылок, выстроенных рядами в погребе, как меня сверху окликнул Кристоф, сообщив, что ужин стынет. Когда же я, отдав должное его поварскому искусству, вернулся к бутылкам, то не смог отыскать ту, в которую спрятал письмо. Поэтому пишу новое.
Прошедшую ночь я посвятил разбору ваших книг и бумаг. Не сердитесь, дон Рикарду: в данном случае я руководствовался не презренным любопытством, а насущной необходимостью: ваша библиотека находится в самом плачевном состоянии! Перебирая пачки рукописей с вашими неопубликованными стихами, я случайно наткнулся на несколько эскизов с изображениями мужской фигуры. Присмотревшись, я узнал в натурщике капитана Мак-Вильямса. Хочу сказать вам без лести: капитан вышел как живой, а ваши навыки рисовальщика выше всяких похвал. Даже я не смог бы нарисовать лучше! Единственное, что меня удивило, это ванна, в которую вы усадили свою модель: несмотря на то, что я провел на борту "Альбатроса" в обществе его капитана довольно долгое время,  ванны я не припомню. Все мы, включая капитана Мак-Вильямса, удовлетворяли наши естественные гигиенические потребности в тёплых волнах Индийского океана. До тех пор, пока за боцманом не погналась большая акула. После этого обходились окатыванием водой из ведра, чего, разумеется, было недостаточно.
Вдоволь налюбовавшись на эскизы, я бережно сложил их в стопку и спрятал подальше от глаз Кристофа: одному Богу известно, что подумал бы ваш верный слуга, попадись ему  на глаза эти зарисовки. После этого наступил черед верхних полок в книжных шкафах, для чего мне пришлось взобраться на приставную лестницу. Увы, трухлявое дерево не выдержало моего веса: одна из перекладин треснула и я свалился с высоты пяти футов на застланный ковром пол. Ковер несколько смягчил удар, но я до сих пор чувствую боль в ребрах, особенно, когда глубоко вздыхаю, а вздыхаю я столь часто, что порой боль становится нестерпимой.
Надеюсь, вы уже задались вопросом, чем вызваны эти вздохи. Тоска, дон Рикарду! Невыносимая и неотступная тоска по несуществующему дому и родной речи. Как сладостен на слух португальский язык! Это вам не чрезмерно экспрессивный испанский (кажется, Тереза Авильская как-то сказала, что на нем нужно разговаривать с Богом. Разумеется: другими-то наречиями она не владела), не гнусавый французский и не грубый лай немецких ландскнехтов. Об английском умолчу, не желая ранить вашу национальную гордость. Итак, я тоскую. О, если бы в Нассау  была хотя бы одна живая душа, с которой я мог бы отвести душу, беседуя на языке Камоэнса! Но нет: я обречен на существование бессловесной твари (прошу прощения за это английское словцо, которому меня научил один из лавочников Нассау, когда я потребовал у него сдачи с золотой гинеи)
Но довольно о грустном. Перейду к ужасному. Перебирая ваши заметки и письма, я задремал прямо за столом и мне снова приснился кошмар о вас с капитаном Мак-Вильямсом (первый мой сон на эту тему я подробно описал в неотправленном письме, пересказывать не буду). На этот раз вы оба снова находились среди испанцев, но в руках у вас были то ли галерные весла, то ли кайла и скобели. К чему бы такой сон? Я встревожен сверх меры! Надеюсь, вы не попали в лапы к испанцам. Хотя это все же лучше, чем оказаться в плену у моих соотечественников. Наверняка вы знаете о жутковатой репутации Вашку да Гама, бывшего вице-короля Индии: резня в Каликуте, учиненная по его личному приказу, беспримерна, перед ней бледнеют даже сомнительные подвиги первых конкистадоров. Так что испанская галера - это не самое плохое место для вас с капитаном Мак-Вильямсом, поверьте моему опыту. Уповаю на милость Иисуса нашего Христа и Пресвятой Девы Марии, а также на то, что благодаря изворотливости и природной смекалке капитана Мак-Вильямса вы как-нибудь вырветесь из кандалов (или кандал? вечно путаюсь в падежах даже на родном португальском). Передавайте капитану низкий поклон: я по сей день пребываю в восхищении от того, как ловко он обвел вокруг пальца капитана Флинта, отхватив у него жирный кусок добычи в моем лице.
На этом заканчиваю и иду в погреб дабы запечатать послание в очередную бутылку.
Преданный вам и капитану Мак-Вильямсу
Дон Жоан

Отредактировано Жоан Диаш (2016-10-02 10:04:48)

Льщу себя надеждой, о мой многотерпеливый сеньор, что вам еще не наскучили мои ежедневные послания. Впрочем, как они могли вам наскучить, когда я так и не сумел отправить вам ни одной бутылки с депешей? Какой-то рок преследует все мои попытки сплавить очередную эпистолу в стеклянном футляре в быстрые волны. Вчера я, положив три бутылки в холщовую суму, высчитал время отлива и отправился к удаленной  бухте, надеясь на полный успех. Отступившее море обнажило песчаное дно лагуны, по которому я и пошел, оставляя на мокром песке цепочку следов: под подошвами моих сапог хрустели ракушки. Пройдя изрядное расстояние посуху, я вытащил из сумы бутылки и одну за одной закинул их в синее море как можно дальше. Без ложной скромности скажу, что метаю я изрядно обеими руками: даже праща Давида уступает моей левой руке, что уж говорить о правой. Довольный результатом, я пошел обратно в лавку, по пути обдумывая свое следующее письмо к вам и прикидывая, когда вы получите три предыдущих. Эти раздумья скрасили путь домой, поскольку ничего более интересного мне по пути не попалось.
Оставшееся до ужина время я скоротал, подклеивая рыбьим клеем ветхие страницы "Рассуждений о самом себе". Надеюсь, вы понимаете, что сей труд принадлежит не моему плохо очиненному перу, а острому императорскому стилосу. После того, как я подлатал Марка Аврелия, наступил черед оказать помощь другому инвалиду, а именно - месье Декарту и его "Размышлениям о первой философии". Признаюсь, что софизмы автора завели меня в такой лабиринт, что я  забыл о первоначальной цели, с коей взял в руки этот потертый томик. Для доброго и истинно верующего католика, коим я являюсь, рассуждения месье Декарта о Творце и бессмертной душе не что иное, как щелчок по носу. Я нимало не удивлен, что этого, с позволения сказать, вольнодумца обвинили в ереси не только католики, но и протестанты! И все же не могу не отдать должное его уму, который обладает такой мощью, что пробивает незримую стену  между читателем и тем потусторонним миром, который месье Декарт назвает "научным знанием". Убедившись в том, что мои собственные способности к умопостижению бледнеют рядом с теми, коими обладает месье Декарт, отложил книгу в сторону и перешел к более приятному и легкому чтению: французским поэтам. По странной случайности книга открылась на странице со стихотворением Меллена де Сен-Желе. Казалось бы: что общего между французом-поэтом и французом-философом? И однако прочтите нижеследующие строки и поразитесь вместе со мной, насколько созвучны они тому, что писал месье Декарт в своем втором и шестом размышлении по поводу различия между душой и телом и того, что познать ум гораздо проще, чем его телесную обертку:

Я размышлял один, у окон зала,
О той тоске, что в сердце затаилась.
Взгляни налево, – мне любовь сказала, —
Не утешенье ли к тебе спустилось?
И я взглянул: у вас в двери явилось
Блаженство, – от него томлюсь без сил.
К нему в волненье сердце устремилось,
Но тело тайный страх остановил.

Вот вам и тема для долгих дискуссий с капитаном Мак-Вильямсом! Уверен, что найдете ее интересной и подобающей для вечерней беседы двух джентльменов. Думая о вас с капитаном, я никак не могу понять, кто в вашем дружеском союзе выступает на стороне Ума, а кто - на стороне Тела? Не могли бы вы раскрыть для меня эту загадку, дорогой дон Рикарду? Впрочем, я с такой же охотой выслушаю и авторитетное мнение капитана Мак-Вильямса, если таковое у него имеется.
Продолжу повествование, прерванное философским отступлением. Переворачивая страницу за страницей и наслаждаясь филигранными строками французской поэзии, я был прерван громким криком, раздавшимся в кухне. Кричал Кристоф, ему вторила Лисси. Решив, что кто-то из ваших слуг обварился кипящим маслом или порезал руку ножом, я поспешил на помощь, но оказалось, что крики были вызваны не болью или страхом, а изумлением. Накануне Кристоф отправил Лисси в рыбную лавку за свежим полосатым тунцом к ужину. Как вам, наверное, известно, тунец - крупная рыба, и Лисси еле дотащила домой снулую особь длиной в половину пассо (для вашего сведения, португальский пассо равняется пяти английским футам), а весом в полторы португальских арробы (не путайте с арробой испанской, которая вполовину меньше!)
Кристоф, обрадованный таким уловом, не церемонясь, приступил к разделке тунца и распорол его брюхо. О ужас! Внутри он обнаружил три бутылки, которые я утром доверил почтовой сумке моря. Отчаяние мое не передать словами. Потеряв аппетит, удовольствовался простым английским перекусом в виде хлеба с сыром и отправился на боковую, чего и вам желаю с капитаном Мак-Вильямсом, если корабельная качка не помешает крепкому сну.
Ваш верный оруженосец Диаш

Отредактировано Жоан Диаш (2016-10-07 11:12:49)

Сегодня я решил пронумеровать письма (вернее - бутылки с оными), сообразив, что если вы получите их все разом, то даже при помощи бочонка с ромом не разберетесь, в каком порядке их надобно читать. Для того, чтобы это сделать, нужна была краска, но таковой в лавке не оказалось. Немного подумав, я решил убить двух зайцев, а именно: отнести в лавку перекупщика одну из картин, присланных вам капитаном Мак-Вильямсом, и обменять ее на несколько унций сухого пигмента ляпис-лазури и пинту льняного масла, дабы изготовить из сих элементов синюю краску, пригодную для рисования нумеров.
Представляю себе ваше возмущение, когда вы узнаете, что я так вольно распорядился подарком капитана! Однако не торопитесь впадать в гнев: дело в том, что натюрморт с рыбами на желтой скатерти - моих рук дело. Я написал эту жанровую картину во время своего короткого пребывания на борту "Альбатроса" и подарил ее капитану, чтобы он украсил ею свою каюту. Однако капитан решил распорядиться моим подарком иначе: как, вы знаете сами. Была у меня и еще одна мысль: проверить, насколько будет востребована моя живопись в Нассау.
Захватив с собой свернутый в трубочку холст, я отправился в лавку господина *** (прошу прощения, запамятовал имя этого почтенного человека) и предложил ему честный обмен, суть которого я изложил выше. Господин *** долго рассматривал картину, время от времени задавая мне наводящие вопросы насчет того, что на ней изображено и в каком из помещений вашего дома она висела. Я терпеливо и внятно удовлетворял его любопытство до тех пор, пока он, наконец, не уразумел, что к чему и не задал мне последний вопрос, весьма неожиданного свойства.
- Умеете ли вы писать портреты, молодой человек? - спросил он, сворачивая холст и протягивая его мне.
Я ответил, что умею, недоумевая однако, к чему бы такой поворот разговора.
Оказалось, что вдовец (коим оказался господин ***) давно желает украсить свою спальню серией женских портретов и готов щедро заплатить тому, кто выполнит его заказ в предельно сжатые сроки. Натурщицами послужат девушки из заведения миссис Мэплтон, фоном же портретам должен служить их служебный интерьер (выдав эту, с позволения сказать, тавтологию, заказчик подмигнул мне самым омерзительным образом).
- Но я не хожу по борделям, сударь! - воскликнул я, постаравшись выразить в своем тоне все возмущение, на которое был способен. - Я добрый католик и даже ваши тридцать потертых серебряных шиллингов не свернут меня с пути истинного!
Мне показалось, что при этих словах господин *** взглянул на меня с состраданием.
- Вам и не придется туда ходить, молодой человек, - тут же возразил он, видимо, поняв, что я в этом вопросе останусь непоколебим. - Я как-то слышал от одного пленного мавра о том, что если пророк не идет к горе, гора идет к пророку. Натурщицы будут приходить сюда и позировать вам в задних помещениях лавки.
Меня обуревал праведный гнев, но я сдержался.
- Сколько вы готовы заплатить за мои труды оптом или в розницу? - сухо уточнил я, делая шаг к выходу.
Заказчик довольно потер руки и назвал мне сумму, от которой у меня невольно отвисла челюсть, а ноги прилипли к полу.
Да, дон Рикарду, с болью в сердце я принял этот кощунственный заказ вопреки своим твердым религиозным убеждениям! Но скажите, что мне было делать? И как поступили бы вы или капитан Мак-Вильямс, окажись один из вас на моем месте, а именно - на краю финансовой пропасти? В конце концов, и великий Веласкес, находясь в подобной щекотливой и безвыходной ситуации, опустился до того, что изобразил голую Венеру с зеркалом впридачу!
Заключив договор и пообещав господину*** явиться к нему завтра утром, я вернулся домой и лишь на пороге вспомнил, что не взял ни ляпис-лазури, ни льняного масла. Завтра исправлю свою ошибку, тем более, что щедрый заказчик пообещал предоставить в мое распоряжение все известные пигменты, какие только существуют.
На этом прощаюсь, завтра напишу вам о том, как прошел первый сеанс портретной живописи.
P.S. Как вы, наверное, поняли, подарок капитана Мак-Вильямса вернулся на прежнее место: в чулан. Возможно, я напишу портрет миссис Мэплтон и повешу его в вашей спальне, поскольку рыбы вам явно не по вкусу.

Отредактировано Жоан Диаш (2016-10-18 07:00:32)

Восьмая бутылка, восьмое послание, день восьмой моих эпистолярных дерзаний.
Если память мне не изменяет, восьмой день Творения ознаменовался для Адама двумя событиями: потерей ребра и приобретением Евы. Но поскольку память - мое слабое место и изменяет мне с прискорбным постоянством, наверняка утверждать не буду. Уточните у капитана Мак-Вильямса: как я уже говорил, он наполовину католик и должен помнить избранные места Писания.
Как бы то ни было, посвящу сегодняшнее письмо инциденту, связанному с творением и дамой: кажется, я обещал вам это в прошлом письме, которое уже успел запечатать и потому не имею возможности перечесть и проверить, что я в нем наобещал.
Приступаю.
На следующее утро после разговора с господином*** я возник на пороге его лавки, чтобы написать натюрморт с сосудом греха, иными словами - запечатлеть на холсте образ местной красавицы, которую мой заказчик, согласуясь с собственным вкусом, нанял на несколько сеансов в заведении миссис Мэплтон. Галатея уже ждала своего Пигмалиона, но не в спальне, как вы должны были подумать, а в столовой, посреди которой место обеденного стола занимала наполненная водой ванна на бронзовых ножках в виде львиных лап. Натурщица мило меня поприветствовала, назвавшись Иделью, и спросила, не пора ли ей раздеваться. Я на мгновение смешался, но взял себя в руки и ответил, что нет, пока еще рано: мне нужно растереть краски, исправить огрехи освещения и так далее и тому подобное. Господин ***, находившийся там же, где и мы, возразил, что давно пора. Мы заспорили, а когда в споре возникла короткая пауза, оказалось, что Идель уже сняла с себя одежды (коих, надо сказать, и до того было крайне мало) и, грациозно перешагнув через высокий бортик ванной, улеглась в прозрачную воду. Надобно заметить, что ступни у нее были великоваты, выдавая простонародное происхождение, в остальном же эта жрица греховной любви была удивительно пропорционально сложена. Если позволите мне такое сравнение, дорогой дон Рикарду, фигурой она напоминала песочные часы, на вершину которых была прилажена головка с копной буйных вьющихся волос и самым восхитительным личиком, которое мне когда-либо приходилось видеть. Самой пикантной деталью была  маленькая черная родинка на левой щеке: настолько совершенная, что я принял ее за мушку, но Идель заверила меня, что у нее все настоящее: и зубы,и  волосы, и родинки.
До сих пор я никогда не писал обнаженную натуру, да и видел оную разве что в своих снах, если не считать голых torsos капитана Мак-Вильямса и его слуги-индейца, которые имели привычку каждое утро окатывать друг друга на палубе ведром холодной морской воды, предварительно раздевшись до пояса. По этой причине вид ничем не прикрытого женского тела вызвал во мне невероятное волнение: руки задрожали так, что я с трудом удержал в них кисть и чуть не опрокинул мольберт.
- Что конкретно вы хотите увидеть на портрете, сеньор? - спросил я, кое-как справившись с адскими фуриями низменных желаний, вцепившимися мне в волосы и иные части тела с такой силой, что я стал подобен Ахиллу, разве что уязвимой пятой моей был тот орган, называть который следует лишь аллегорически дабы не смутить ваш взор и уши капитана Мак-Вильямса, которому вы наверняка зачитаете мое послание вслух.
Глядя на ванну с водой и лежавшую в ней диву, я ожидал, что заказчик упомянет великого Сандро и его "Рождение Венеры", однако он высказал совершенно неожиданное пожелание:
- Офелию, сударь! Офелию, плывущую по лону вод с букетом увядших цветов на груди. Я уверен, что вам удастся отвлечься от скучной реальности и изобразить вместо ванны лодку или заросли прибрежных камышей.
К стыду своему, я понятия не имел, кто такая Офелия и, краснея, признался в этом заказчику. Тот воззрился на меня в изумлении и воскликнул:
-Как! Вы не слышали об Офелии?! О Гамлете?! О леди Макбет и призраке Банко?! Это Шекспир! Впрочем, вы же испанец, откуда вам знать.
- Португалец, сеньор, - с достоинством и немалой гордостью за свою отчизну, поправил я его. - Я слышал о вашем Шекспире от мистера Марлоу, но он не принадлежит к сонму великих художников, таких как Веласкес, Боттичелли и Рубенс, а я хочу знать, какое из полотен этих мастеров мне взять за образец.
По-видимому, заказчик не вполне уразумел, кого я имел в виду, поскольку пробормотал, глядя себе под ноги:
- Да, я тоже никогда не замечал в Дике Марлоу склонности к мазне.
Идель тем временем начала замерзать в остывающей воде, о чем сообщила нам с господином*** жалобным голоском капризной девочки. Обеспокоенный поклонник Шекспира велел ей вылезать из воды и отправляться греться в спальню, а меня отпустил восвояси, заставив дать ему клятву, что на следующий сеанс я приду подготовленным, то бишь прочитаю трагедию "Гамлет, принц Датский", обратив особенное внимание на сцены с участием Офелии.
На этом мы с ним расстались, и закончив письмо к вам, я тут же примусь за чтение Шекспира, чтобы завтра не ударить в грязь лицом перед очаровательной Идель и моим требовательным заказчиком.

Отредактировано Жоан Диаш (2016-10-27 10:16:53)

Девятое, и, как я надеюсь, последнее письмо.
Но сначала небольшая макабрическая виньетка. Вы знали, мой добрый сеньор, что Мигель  Сервантес де Сааведра и ваш Шекспир  покинули сию юдоль слез в один день? Я не знал, а когда узнал, порадовался такому удивительному совпадению. Надеюсь, их души слаженным дуэтом распевают гимны в том уютном уголке рая, что отведен для поэтов.
Простите меня за несколько меланхолическое вступление: я достиг того предела, за которым либо в омут головой, либо податься в пираты.
Но сначала кратко поведаю вам о том, чем закончилась эпопея с портретом. Придя к заказчику  в полном вооружении ( как вам станет известно из письма №8, если вы его получите, я от корки до корки прочитал те места в трагедии о датском принце, которые посвящены Офелии) я обнаружил, что он сменил тему.
- Утопленница, - сказал господин ***, - это избитый и пошлый сюжет для картины маслом, у меня есть получше.
С этими словами он провел меня в столовую, где находилась натурщица. Дон Рикарду! Я не зря призывал вас и капитана Мак-Вильямса не брать в рот сырой рыбы. Увиденное повергло меня в ужас: моя модель лежала на обеденном столе, лишенная подобающих даме покровов, но зато украшенная ломтиками  тунца, кусочками ананаса, колобками из риса и стружкой из сырого батата. Господин*** объяснил мне, что до того, как занялся торговыми операциями в Нассау, несколько лет прослужил на корабле ост-индской голландской компании, а вам, наверное, известно, что голландцы давно и прочно монополизировали все сношения с жителями далекого острова, именуемого Землей Восходящего Солнца. То, что я увидел на обеденном столе моего заказчика, являлось широко распространенным среди островитян  ритуалом поедания пищи с обнаженного тела  девушки (девушек японцы называют гейшами, а сам ритуал - то ли Наруто, то ли Обригато) Не буду описывать дальнейшее: весь сеанс прошел как в тумане, но я все же закончил портрет, который мой заказчик изволил назвать "Завтраком самурая", получил заслуженное вознаграждение и покинул лавку господина***, питая надежду никогда больше в нее не возвращаться.
С этого момента Нассау опротивел мне настолько, что я твердо решил последовать по вашим стопам, то есть наняться на корабль какого-нибудь знаменитого капитана, и уплыть в неведомые дали. Капитаны Флинт и Мак-Вильямс были вне пределов моей досягаемости, однако на пристани я узнал, что в Нассау есть еще пара-тройка не менее удачливых морских волков, а именно Чарльз Вейн, Нед Лоу и Адам Томсон.
Я решил начать с Чарльза Вейна, поскольку мне сказали, что попасть к нему в команду не представляет особого труда: он с распростертыми объятиями берет на борт таких молодцев, как ваш покорный слуга, и только в самом крайнем случае отрезает им головы. Увы! Капитан Вейн тоже оказался недоступен: оказалось, что его бригантина покинула бухту Нассау в один день в барком Флинта. Я не сдавался и пошел искать Неда Лоу и Адама Томсона. Но и их в Нассау не оказалось. В полном унынии я вернулся в книжную лавку и задумался над тем, что мне делать.
На коленях умоляю вас простить меня, дон Рикарду, но вы сами подали мне идею, когда сказали, что все свое имущество оставляете мне. Предложение господина***, высказанное им при нашей первой встрече, теперь уже не кажется мне настолько чудовищным: продав ему книжную лавку, я смогу приобрести на вырученные деньги небольшой шлюп и стать его капитаном. Кристофа и Лисси придется взять с собой: не могу же я бросить ваших слуг на произвол судьбы и господина***! Мне страшно представить, какие ритуалы он будет проводить с рабыней в наше отсутствие! Из Кристофа выйдет отличный кок, из Лисси - вторая Энн Бонни ( как я слышал, первая ходит под парусами капитана Вейна)
Но самое главное: выйдя в открытое море на шлюпе, я наконец смогу отправить вам почтой Посейдона все девять бутылок с письмами!
Надеюсь на скорую встречу у берегов какого-нибудь необитаемого острова сокровищ, дон Рикарду! Если заметите на горизонте шлюп с черным флагом, на котором полощутся на ветру девять бутылок рома, - не позволяйте капитану Мак-Вильямсу брать его на абордаж или палить по нему из тех девяти фальконетов, что имеются на "Альбатросе". Скажите ему, что это капитан Жоан Диаш на всех парусах спешит на встречу с вами. Шлюп я назову "Голубкой", дабы вводить в заблуждение капитанов встреченных мною призов: ведь сюрприз - главная уловка в боевой тактике морских волков.

Отредактировано Жоан Диаш (2016-11-02 09:49:43)