Нью-Провиденс, Пинос, Ямайка - таковы были вехи пути, который вел команду Флинта к обретению вечных ценностей, а маяком служило тусклое сияние золотых слитков, медленно продвигавшихся к северному побережью Панамского перешейка на спинах трудолюбивых мулов. Пока что погода благоприятствовала планам Флинта, но слишком полагаться на коварный нрав сезона дождей не стоило: в памяти моряков сохранилось немало случаев, когда маленькие и большие флотилии были захвачены внезапно налетевшими штормами и развеяны по морю. От многих из них остались в буквальном смысле слова одни лишь воспоминания. Поэтому разговор с приватиром Мак-Вильямсом, в ходе которого выяснилось, что к «Моржу» и «Альбатросу» с большой долей вероятности присоединится еще один пиратский корабль, укрепил веру Флинта в то, что нынешний рейд будет успешным. Неожиданное появление третьего участника было хорошим знаком, хотя в целом Флинт не был суеверен в отличие от большинства моряков и полагался на расчеты нежели на благоприятные или дурные предзнаменования, коих на море отыскать было не трудно. Вернувшись от Мак-Вильямса на борт «Моржа», Флинт обнаружил то, что и ожидал увидеть: на корабле остались лишь вахтенные, все остальные отправились размять ноги на твердой земле и как следует отдохнуть перед последним этапом плавания. Кабаки мало привлекали капитана, поэтому он предпочел провести остаток дня в своей каюте в обществе бутылки испанского вина и «Описания Гвианской империи»  сэра Уолтера Рэли. Закладкой книге служил листок, на котором он когда-то нацарапал стихотворные строки того же автора:
"Все, что купил ценою стольких мук,
Что некогда возвел с таким размахом —
Заколебалось, вырвалось из рук,
Обрушилось и обратилось прахом!"
Лондонская эпоха его жизни обратилась в прах, спустя десять лет после катастрофы он все еще не знал, чем окончится нынешняя.

«В жизни своей не видел я более прекрасной страны...Ближние равнины, где не было ни рощ, ни жнивья, поросли прекрасной зеленой травой, по плотной песчаной почве без труда можно было передвигаться и на коне и пешком; олени встречались на каждой тропе, птицы распевали на деревьях в предрассветные часы на тысячу ладов; легкий восточный ветерок нес прохладу. Каждый камень, который попадался нам под ноги, сулил золото или серебро. А мы нуждались решительно во всем, и в избытке у нас были лишь желание и добрая воля свершить как можно больше, если это угодно будет богу.»
Флинт положил книгу на колени и повторил:
- В избытке у нас лишь желание и добрая воля...
В том, что желания Всевышнего и его команды совпадали, он сомневался, однако главным для него было другое: а именно, чтобы его личные желания осуществлялись посредством доброй воли сотни головорезов, стремившихся свершить как можно больше вовсе не для пополнения королевской казны.
- Сэр! – сиплый рык одного из вахтенных, Генри О’ Брайана, прозвучал из-за двери так, как будто доносился из глубин трюма. – Там у сходен какой-то капитан Томсон прохлаждается. Сказал, что вы его ждете.
Флинт усмехнулся: О’Брайан, как и все остальные, даже не пытался зайти в капитанскую каюту, - таковы были правила, установленные Флинтом вопреки размытым законам берегового братства. Только Гейтсу было позволено заходить без стука в любой час дня и ночи. Флинт сделал эту уступку лишь потому, что ему нужен был хоть кто-то, кто разделил бы его одиночество. Видит Бог, он хотел стать ближе ко всем этим людям, и тем не менее упорно возводил между ними и собой неприступные бастионы, чья кладка была скреплена прочным цементом, состоявшим из предрассудков, взлелеянных службой в королевском флоте, и собственных качеств характера: недоверием к окружающим и уверенностью в собственном превосходстве.
- Пусть поднимается на борт...
Флинт встал и направился к двери, желая встретить человека, которого так настойчиво рекомендовал ему Мак-Вильямс.

Флинт пожал протянутую для приветствия руку, внимательно оглядывая нового соратника, если это слово было уместно в нынешних обстоятельствах. В предстоящем рейде все участники были как будто одним целым, однако каждому при этом хотелось урвать кусок послаще. Блеск золота затуманивал разум и на время превращал людей в диких зверей, исключением не были и капитаны. Ему самому золото было нужно лишь как инструмент для достижения отдаленной цели, интересно, для чего оно нужно капитану Томсону? Снарядить новый корабль или, вернувшись на Ямайку, швырять монеты горстями направо и налево на радость кабатчикам и шлюхам так, чтобы хватило аккурат до нового рейда? То, что капитан "Орки" с порога попытался польстить его самолюбию, было любопытным штрихом к его портрету. В ходе разговора выяснится, что за этим стояло: дань вежливости или нечто другое.
- Капитан Мак-Вильямс имеет склонность к преувеличениям, - улыбнулся он краешком губ. - Я тоже рад знакомству с вами, капитан Томсон. Проходите, располагайтесь, выпейте испанского вина. Сразу приношу свои извинения за отсутствие достойного угощения: обязанности кока на "Морже" исполняют все кому не лень, и результат от этого соответствующий. Но у меня есть маисовые лепешки и немного апельсинового мармелада, - надеюсь, этого будет достаточно?
Флинт отступил, давая гостю возможность войти, и направился к шкафу, в котором, помимо книг, стояло несколько чистых кружек. Вытащив одну из них, он поставил ее на стол и налил гостю вина, придвинув к ней тарелку, на которой сиротливо лежали два маисовых хлебца, намазанные мармеладом: он приготовил их для себя, но еще не успел к ним притронуться.
- Мак-Вильямс очень скупо рассказал мне о ваших возможностях, капитан, хотя очень высоко отзывался о вас лично, как о человеке. Первое, что мне хотелось бы знать: сколько у вас человек на шлюпе.
Тому, что наговорил ему Мак-Вильямс, полностью доверять было нельзя: приватир, следуя одному ему ведомым целям, мог исказить истинное положение вещей.

Тридцать девять человек на "Орке", шестьдесят у Мак-Вильямса на "Альбатросе" и сотня на "Морже". Без малого две сотни готовых на все головорезов разных национальностей и вероисповеданий. Нанять бы кока на "Морж" - и будет ровно двести, тютелька в тютельку.
- Неплохо. Хотя в итоге нас  в десять раз меньше, чем было у Моргана, но нам ведь не Панаму брать, верно? Доли в добыче распределяются так: капитаны получат по шесть долей, их помощники (не более двух на каждый корабль) - по три, остальные - по одной, включая юнг, если те будут принимать участие в нападении. Юнги, оставшиеся на кораблях, получат половину доли. Этот пункт договора не обсуждается, капитан Томсон. Остальные - по вашему желанию.
Ничего нового он не придумал: подобным образом распределил панамское золото Морган, за исключением того, что скрыл львиную долю добычи и швырнул каждому из своих соратников по двести пиастров - жалкие крохи против тех десяти миллионов фунтов, что оказались в его личной кубышке после того, как он отправил своему королю причитающиеся тому пятнадцать долей. Флинт ничего подобного делать не собирался: как бы ни была глубока пропасть, отделявшая его от команды, воровать у тех, кто делил с ним гнилую корабельную солонину, - значило продавать душу дьяволу. И не важно, что ни в дьявола, ни в бога он не верил. У него на "Морже" по три доли получат Гейтс и Бонс, как распределит положенную команде "Орке" часть общей добычи капитан Томсон, его не слишком волновало: это был вопрос не его совести.
Палец Томсона, качнувшийся в сторону книги, заставил его задать вопрос, не имевший отношения к предстоящему рейду. Хотя как сказать: никогда не знаешь, что окажется важным:
- Вы читали записки Рэли, капитан? Удивительно цветистый стиль, не находите? И масса утверждений, которые могут ввести в заблуждение слишком доверчивых читателей, к коим, впрочем, не относилась добрая Бесс.

Человек, сидевший перед ним, не походил на известных Флинту капитанов, переметнувшихся со стороны английской короны в стан ее заклятого врага, пиратской республики. Мак-Вильямса, любившего щегольнуть своей начитанностью, он в расчет не брал: тот был приватиром, теленком, который, согласно народному присловью, умудрялся благодаря своей мнимой лояльности сосать у двух маток. На ум для сравнения приходил разве что Черный Валлиец*... Да, вот тот был пиратом-джентльменом: всегда с иголочки одет, трезв, галантен с дамами и гуманен по отношению к пленникам-мужчинам. А в довершение этого - глубоко религиозным человеком, включившим в корабельную рутину воскресные службы. Мак-Вильямс, лично знакомый с этим капитаном, как-то рассказывал Флинту, сопровождая свои слова тонкой язвительной усмешкой, что у Черного Валлийца прекрасный почерк и абсолютный музыкальный слух.

- Представьте себе, Флинт, - сказал тогда приватир, любуясь на свои отполированные ногти, - Этот малый нанимает музыкантов и бедняги выбиваются из сил, наигрывая ему колыбельные на сон грядущий и осуществляя музыкальное сопровождение к каждой трапезе. Впрочем, не могу не признать, что вкус у него весьма изысканный: последний раз, когда я был на борту его "Герцогини", скрипачи исполняли "Бергамаску" Учеллини, хотя лично я предпочел бы послушать "Растет зеленый камыш" или "Прощай, Данди!"

Флинт долил в свою кружку вина:

- Вы считаете, что намерение сделать этот мир лучше выполнимо, капитан? И если да, то какими методами можно этого добиться?

Наверное, это был риторический вопрос. Когда-то, в его прошлой жизни, он горячо спорил с Томасом насчет возможности изменить Нассау к лучшему. Они сходились в намерении, но не в методах, а впрочем, какая теперь разница.

*Черный Валлиец - выдуманное имя, намекающее на яркий образ Черного Барта (Бартоломью Робертса), который был уроженцем Уэльса и успешно пиратствовал несколькими годами позже описываемых в Игре событий. "Герцогиня" - аллюзия на название первого корабля Робертса "Принцесса Лондона"

Флинт очередной раз моргнул, обдумывая услышанное. Бывший офицер королевского флота, считай товарищ по несчастью. Или счастью, поскольку именно служба на флоте научила его всему, что он умел как моряк и офицер. И пути, по которым шли они с Томсоном, выглядели на первый взгляд похожими. "Круглоголовый" поднял мятеж, он сделал то же самое, с той только разницей, что не на своем корабле и не против своего капитана, а на тюремном транспорте, набитом каторжниками всех мастей. Разница между ним и Томсоном могла заключаться лишь в мотивах. Он тогда горел ненавистью к властям, погубившим его единственного друга, и во чтобы то ни стало хотел спасти Миранду. А какие тайные пружины двигали Томсоном? Рассказывать о себе он не собирался: достаточно того, что вся его подноготная была известна Миранде, Марлоу и Мак-Вильямсу. Но они будут молчать, как рыбы, потому что... А собственно, почему? И почему для него так важно, чтобы его прошлое было прочно похоронено в Старом свете, в безымянной могиле, над которой не было даже надгробной плиты?
- Да, вы правы, капитан, - наконец сказал он, избегая приводить параллели к прошлому Томсона из своего собственного и отвечая на его последнее заявление. -  Почва Нового Света изрядно унавожена и потому чрезвычайно плодородна. Вопрос лишь в том, что сеять: семена или плевелы. Я предпочитаю семена, а вы? Какой урожай хотите собрать вы?
Может быть, он наконец обретет союзника, подобного тому, каким был для него Томас?

- Увы, пока ничего: я всего лишь прикидываю возможности. И однако, все тернии и плевелы Нового Света были взращены  в Старом. Милая набожная старушка Англия воспитала их такими, какими мы с вами видим их сейчас. Я не претендую на звание лекаря, который в одночасье излечит все общественные язвы, или духовного отца, способного перевоспитать тех, для кого преступление стало образом жизни. Но все же можно дать этим "мерзавцам", как вы только что выразились, шанс на новую жизнь. Их ничто не привязывает к земле, а морская пучина - ненадежная опора. Если у вас нет опоры под ногами, будете ли вы печься о том, насколько праведно живете? Я хочу дать этим людям опору на твердой земле, вот какова моя главная цель, капитан Томсон. Но для этого нужны огромные средства, которых у меня в настоящий момент нет. Зато они есть у испанцев...- Флинт поднялся со стула и подошел к окну каюты.-
- Взгляните на берег, капитан: Ямайка ничуть не изменилась со времен Порт-Рояла. Это все та же клоака, в которую моряки спускают награбленное золото. Отхожее место, которым заправляют несколько жирных пауков. Нассау будет другим, совсем другим, но только в том случае, если править им буду я.