Ричард выспался едва ли лучше Мак-Вильямса: нога измучила его злой болью в том месте, где год назад острый осколок кости пропорол мышцы и кожу и торчал наружу, ужасая Марлоу - не столько своим видом, сколько обреченным осознанием будущей ущербности и ненужности вследствие нее. Обошлось; Марлоу только хромал, и обычно не слишком сильно, но сейчас, после двухдневного перехода, перелом давал о себе знать. Все силы уходили на то, чтобы Мак-Вильямс ничего не заметил, поэтому, занятый борьбой с болью, Марлоу обратил внимание на ужасающий вид Монтагю только утром.
Но спросить ни о чем не успел, не желая вклиниваться в беседу Мак-Вильямса с испанцем: сам Ричард по-испански почти не говорил, хоть и понимал бОльшую часть произносимого другими. Задача была ясна и несложна: Ричард покрутил головой, глядя, как это делают более опытные работники, и счел, что повторить сможет без особых проблем. Однако приступить к работе не успел - при одном взгляде на Монтагю у Ричарда из головы вылетели все мысли. Если с раннего утра он отнес скверный вид друга на счет усталости и слишком короткого сна, то сейчас ему показалось, что он попал в кошмар; что ночной кошмар ожил и пожрал Монтагю, оставив на его месте серый призрак. Марлоу побледнел и едва удержался, чтобы не тронуть за руку - проверив, живой человек перед ним или явившийся из клубка ночных ужасов призрак.
- Что тебе снилось? - Марлоу все же не выдержал, украдкой дотронулся до руки Мак-Вильямса и с одной стороны, успокоился - тот был живым человеком, - а с другой перепугался за Монтагю. - Ты выглядишь... кошмарно. Что случилось?
Конечно, плен нельзя назвать приятным опытом, а происшествие со змеей вряд ли добавило Мак-Вильямсу душевного равновесия, но Марлоу сомневался, что причина была именно в этом.

Не только Мак-Вильямс впал в подобие того состояния, охватывающего порой глубоко верующих людей, когда сами движения становятся медленней, голос - все более плавным, а слова исторгаются не мощным потоком, но текут спокойной широкой рекой. Слушая Монтагю, Ричард и сам замедлился, но вовремя спохватился и стряхнул с себя не то религиозный транс, не то обычную сонливость. Образы ярко вспыхнули перед его мысленным взором, но истолковать сон он не решился: не в присутствии их товарищей по несчастью, нет! И сон точно не сулил дурного: хотя, если Ричард истолковал его для себя верно, он мог внушить Мак-Вильямсу известное опасение, ведь тот знал горячую увлекающуюся натуру своего Дикона. Придя к этим выводам, Ричард уже открыл было рот, чтобы предложить истолковать сон чуть попозже, когда происшествие с пальцем Монтагю прервало стройный бег его мыслей.
Марлоу поглядел на раненый палец, вздохнул, крепко ухватил его пониже занозы, чтобы Мак-Вильямс не дернулся, наклонился и зубами постарался избавить страдальца от источника его мучений.
- Не суй куда попало или хотя бы смотри, куда суешь, - проворчал он в перерывах между этими попытками. - И не будет никаких... бед.
Сплюнув на землю, он, не отпуская палец Монтагю, попытался рассмотреть результаты своего труда, кои его не удовлетворили и Марлоу вновь принялся за дело, старательней прежнего.

  [dice=11616-19]
1-3 - вытащил занозу полностью,
4-6 - вытащил частично,
7-9 - не удалось вытащить

- Это самый лучший способ занести заразу и лишиться пальца, - отозвался Марлоу, одарив упрямца Монтагю сердитым взглядом и вернувшись к работе. Некоторое время он сосредоточенно конопатил щели, сочтя, что если Мак-Вильямсу угодно мучиться от занозы, пусть мучается. Придет ночь, можно будет вернуться к этому разговору и делу.
Работа шла неспешно: приставить конопатку, стукнуть киянкой, повторить... слегка придвинувшись к Мак-Вильямсу, Ричард негромко поинтересовался:
- А за что можно получить плетей?
По спине невольно пробежал холодок, припомнилась тяжелая рука отца. Тот, кто здесь раздает наказания, вряд ли будет мягче к провинившимся, нежели отец к сыну, а спина все еще хранила следы отцовского воспитания - не такие заметные, но если присмотреться... Мак-Вильямс вряд ли присматривался, подумалось Марлоу. И хорошо. В отличие от последствий дуэлей, следами от хлыста Ричард не гордился.

Марлоу усмехнулся.
- Дюжина горячих? Похоже, на кораблях наказания менее строги, чем были в родовом имении графов Рамси четверть века назад. Мне приходилось видеть, как отец спускал шкуру с работников за малейшие провинности, приходилось и попадать ему под горячую руку. Воспользуюсь твоим советом, Монтагю: попробую.
Он сунул инструменты в руки Мак-Вильямсу и отряхнул ладони о штаны. Разумеется, он не собирался нарываться на ссору с надсмотрщиками, смирив фамильную гордость и предпочитая выжить - и выжить не в одиночку. О нет, Ричард всего лишь собирался добыть еще инструментов, обосновав это тем, что так работа пойдет быстрее и будет выполнена лучше.
Но остановился и, подобрав длинную полосу пакли, принялся заталкивать ее в щель руками, вспоминая собственный сон: бескрайнее белое поле, заснеженное, без единого деревца или куста, без дороги или следов. Яркое солнце слепит глаза, но не греет. И очень надо перейти это поле, потому что где-то там впереди дом, тепло, горит огонь в печи, греется в старом закопченном чайнике вода и кто-то очень близкий сидит у печи, поглядывая иногда в окно и ожидая его. А ноги проваливаются в снег, наст не выдерживает его веса, режет одежду и кожу, и за спиной остается цепочка красных следов, но останавливаться нельзя, можно только вперед, хотя порой кажется, что дом там, впереди - это мираж, его нет, его не может быть, но ветерок доносит запах дыма, и уже представляется, как ввалится в дом, сбросит заснеженную промерзшую одежду и сядет греть руки, чувствуя, как на плечи ложатся ладони и шеи касается горячее дыхание...

Разговора Марлоу не слышал, но покосился на ирландца с плохо скрываемым недружелюбием и настороженностью, испытываемой Ричардом при виде любого, кто излишне приближался к Мак-Вильямсу: кто знает, какие намерения питает этот человек по отношению к приватиру? Тем не менее, отлынивать от работы Марлоу не собирался и скоро разжился еще одной киянкой и конопаткой: у киянки ручка имела трещину, а конопатка была кривой, поэтому инструмент остался невостребованным, ну а что до Марлоу, то ему было все равно, чем заталкивать паклю в щели.
И все-таки он схлопотал крепкий подзатыльник, от которого ткнулся носом в доски, едва не расквасив себе столь выдающуюся деталь физиономии.
- Не на дружка пялься, а работай! Понатащили неженок да доходяг, нет бы крепких парней каких привели... - не слишком сердито проворчал надсмотрщик, больше скучающий, чем в самом деле обозленный, и пошел себе дальше, то и дело раздавая подзатыльники и окриком напоминающий, что лучше работать, чем бездельничать. Во всяком случае, для здоровья полезней.
Марлоу потер нос, сдержав рвущийся с языка ответ усилием воли. Не время показывать норов. Как там сказал Монтагю? Кожа лохмотьями со спины сползет? Кому он после этого будет нужен... Ричард прищурился, глядя на полоску пакли, и с новыми силами заработал конопаткой, то и дело постукивая по ней киянкой.

Марлоу неодобрительно покосился на ирландца, с которым болтал Монтагю - с некоторых пор к ирландцам у Ричарда было особое отношение, но далеко не ко всем. Конкретно этот не входил в число тех, с кем Ричард охотно поболтал бы за бокальчиком вина или кружкой рома, и дело было даже не в предложении приложить к занозе птичье гуано - каждый лечит и лечится в меру своих знаний - нет, просто этот ирландец Марлоу не нравился. В особенности тем, что излишне, как казалось Ричарду, лип к Мак-Вильямсу. Откуда такой интерес к товарищу по несчастью? В голову Марлоу закрадывались самые разнообразные мысли, начиная с той, что ирландец хочет склонить Мак-Вильямса к чему дурному, навроде неосмотрительной драки с надсмотрщиками, или же... Ричард в ярости стукнул киянкой сильнее, пакля вошла глубже, чем надо, и сосед тут же ткнул Марлоу под ребра:
- Чего творишь, дурень! Ежели доска треснет, с нас всех шкуру спустят, этим-то доска важней наших спин!
Ловко сунув в щель изогнутый инструмент, работяга вытянул паклю наружу, исправляя ошибку.
- Ладно, не вешай нос. Все мы тут поперву наделали дел, спину все одно не спасешь. А ты хиляк, тебя соплей перешибешь - глядишь, на первый раз и пожалеют, больше дюжины не всыплют.
Слова соседа сыпались у него изо рта, что горох из рваного мешка, а Марлоу уставился на собственные руки. Плевать, если б речь шла только о себе, но он не допустит, чтобы из-за него пострадал кто-то еще. Вздохнув, Марлоу примерился и вновь принялся загонять паклю в щель, неглубоко и аккуратно, словно всю жизнь только этим и занимался, и сам не заметил, как негромко стал намурлыкивать шанти, слышанную им как-то давным-давно:
- Quand j'étais chez mon père,
Quand j'etais chez mon père,
Petite à la ti ti, la ri ti, tonton lariton
Petite à la maison.
On m'envoyait à l'herbe pour cueillir du cresson.
La rivière est profonde, je suis tombée au fond.

Закончив одну песенку, Марлоу запел другую, то и дело бросая взгляды в сторону Мак-Вильямса и изнывая от желания подойти и вежливо попросить ирландца расположить свою тушу в другой стороне, подальше от Монтагю. Однако запел он, немного изменив текст, на что раздались одобрительные смешки, не смутившие, однако, певца:
- Oh, blow the man down, bullies, blow the man down!
To me way-aye, blow the man down.
Oh, Blow the man down, bullies, blow him right down!
Give me some time to blow the man down!
As I was a-walking down Paradise Street,
To me way-aye, blow the man down.
A pretty young captain I chanced for to meet.
Give me some time to blow the man down!
Когда шанти закончилась, где-то в другой стороне другой голос начал еще одну, и Марлоу замолчал, давая отдых горлу и не переставая поглядывать на ирландца. Наконец, он не выдержал и подошел, делая вид, что хочет взять еще пакли.
- Эй, Пэдди*, тебя твоя работа не заждалась? Не отвлекай моего приятеля, тебе здесь ничего не обломится: ни болтовни, ни лишней доли пайки. - Подхватив еще одну полоску пакли и держа конопатку, как держал бы кинжал, Ричард как можно более нагло ухмыльнулся, глядя на ирландца в упор.

Едва не сплюнув вслед ирландцу, Марлоу опустил конопатку и потер переносицу двумя пальцами, прикрыв глаза и сдерживаясь изо всех сил. Сестрички, значит. Сестрички...
- Такого черта, что я готов драться с любым, кто подходит к тебе близко. Слишком долго я был без тебя, чтобы не бояться тебя потерять. Понял?
Марлоу вновь взялся за работу, стиснув зубы и стараясь не смотреть в сторону Мак-Вильямса, чтобы не выдать обуревавших его чувств. Ни к чему тому знать, что Ричард скорее сдохнет, чем позволит кому-то подвести Мак-Вильямса под кнут или...
Во рту стало солоно от крови: Ричард не заметил, как прокусил губу, он не заметил бы сейчас и опускающегося на плечи кнута. Не аристократический норов был виноват, Марлоу давно отбросил его.
...Сестрички...
Перед мысленным взором встала картина того, чего не может быть, чего наверняка не будет, но чего - как понял Ричард в этот самый миг, - отчаянно желало его сердце: английская поздняя осень за окнами, огонь в камине, открывается дверь и заходит Мак-Вильямс - каким он будет в пятьдесят лет. К промокшему плащу пристали сухие листья, и Монтагю принес с собой запах осени: увядающего сада, последних яблок, горького дыма сгорающих листьев. Марлоу знал, что Монтагю только что с прогулки, а сам он не может больше долго ходить, но это ничего: верхом он все еще может ездить. Сейчас будет ужин и теплая постель, и чтение в постели, и пробуждение завтра утром. Еще только осень, их общая осень, зима где-то впереди, а пока есть время засыпать под звуки родного голоса и просыпаться рядом, зная, что все, через что прошли, было не зря. И губы сами собой прошептали: Я люблю тебя.
Опомнившись, Марлоу усерднее застучал киянкой, сведя весь мир до этих проклятых досок и щели между ними.

Отредактировано Ричард Марлоу (2016-10-22 20:28:05)

- Неужели у Дездемоны такой слабый желудок? - отшутился Марлоу, предпочтя не услышать про "невыносим" и наслаждаться сравнением, приведенным Мак-Вильямсом. Взяв свою плошку и понюхав неаппетитно выглядящее варево, Марлоу уселся на землю, скрестив ноги, и поднес плошку к губам. Но, едва глотнув, закашлялся и едва не выплеснул обед на землю, удержавшись только титаническим усилием воли. С хлебом это было бы вполне съедобно, но где его взять, хлеб? Скривившись, Ричард допил содержимое плошки и вернул ее, поблагодарив за обед: невозможно было выразить словами, сколько усилий он приложил, чтобы благодарность не выглядела издевкой.
До самого вечера он не опускал киянки и конопатки, стараясь изо всех сил и не приближаясь к Мак-Вильямсу, однако наблюдая за ним. Не потому что не желал подойти и работать бок о бок; но слово "сестрички" отрезвило его, и, боясь подставить Монтагю - вернее, обречь на грубые насмешки и оскорбления - Марлоу старался держать себя в руках. О том, что насмешками осыпали бы скорее его самого, он даже не подумал.
Лишь когда надсмотрщики прошлись, собирая инструменты в видавшую виды тачку, Марлоу осознал, как сильно он устал. Ничего не хотелось, только лечь и заснуть, но назначенный на сегодня побег лишал Ричарда этих простых удовольствий. Зато порадовал ужин: в такую же глубокую плошку раздающий плюхал по большой ложке темной массы, невыносимо острой, зато горячей и сытной, и, проглотив свою порцию, основную часть которой составляли черные бобы, Марлоу почувствовал, что съел бы еще два раза по столько.

Отдав плошку, Марлоу огляделся, ища взглядом Монтагю, и, подойдя к нему, уселся рядям, с интересом глядя на его руки.
- Что ты задумал? Удавку? - спросил Ричард, понизив голос. - Хорошая мысль. Жаль, она не пришла мне в голову...
Не дожидаясь ответа, Ричард лег, закинув руки за голову, и не думая о предстоящем. Он полностью доверился Мак-Вильямсу - когда и если тот сочтет нужным рассказать в подробностях о плане действий, тогда расскажет. А если нет - что ж, Ричард пойдет за ним и так, не зная плана. Черные бобы приятно наполнили желудок, и жизнь вообще показалась Ричарду вполне сносной штукой - а Лондон... Лондон вспоминался, как нечто совсем чужое, не имеющее к нему ни малейшего отношения. Лондон и собственный титул, и легкомысленные забавы. Ричард не сожалел, ничуть - вспоминал с удивлением и отстраненно, глядя на Мак-Вильямса и понимая, что не вернется в Англию.
Что же до оружия, то Ричард присмотрел недалеко округлый увесистый камень. Оторвать рукав рубашки, завязать узел, положить туда камень и завязать еще узел - вот и оружие наподобие дубинки. Не лучшее, но с неба не спустится ангел с палашом для бедного пленника, поэтому сойдет и такое.

Марлоу приподнялся на локтях, мельком глянув в сторону страдальца Пэдди, и перевел взгляд на Монтагю. Ему показалось, что тот хочет сказать что-то особое, что Ричард давно хотел услышать - но снова не сказал. А может, тот всего-то хотел рассказать план побега, но прервался, опасаясь лишних ушей. Кто знает... кто, кроме самого Мак-Вильямса?
- Что мне нужно делать? - деловито осведомился Марлоу, дотянувшись до руки Монтагю и незаметно для окружающих сжав его пальцы. - Вторить нашему ирландскому другу?
Отпустив пальцы Монтагю, Марлоу свернулся клубком и очень натурально застонал, прижав руки к животу. Стон едва ли не сразу перешел в подвывание, будто скулил раненый пес.
Господь не обделил Марлоу актерским талантом, пусть раньше графу Рамси не выпадало случая проявить его в такой мере: условности домашних спектаклей, в которых он некогда принимал участие в Лондоне, не позволяли продемонстрировать всю многогранность упомянутого таланта, зато жизнь предоставила ему новую сцену и иных зрителей. Увлекшись, Ричард в самом деле поверил, что от мерзкой жижи, съеденной на обед, у него болит живот, да так болит, что жизнь не мила.

Марлоу очень натурально застонал, когда Монтагю подхватил его и они потащились в сторону кустов. Подхваченный с земли камень он прижимал к животу, решив не терять времени на отрывание рукава. И все же Ричард едва не поперхнулся стонами, почувствовав похлопывание по заду. Обычно Мак-Вильямс не позволял себе хоть как-то проявлять свои чувства, тем более таким способом. Быть может, случится чудо, и Монтагю даже скажет...
Что за ненужные мысли лезут в голову? А ноги подкашиваются, и в животе ледяной комок, как будто и в самом деле скрутило... как перед первой дуэлью. Когда ж она была, первая? Давно... а ощущения те же.
Конвоир подошел слишком близко, еще немного отойти от огня и можно бить, резко бить кулаком в лицо, надеять оглушить или отвлечь, пока Монтагю... сделает что-нибудь. Марлоу оглянулся. Свет костра будет слепить тех, кто сидит возле него, они ничего не смогут рассмотреть в темноте.
Скрючившись, Ричард застонал чуть громче, в то же время оценивая расстояние до ближайшего конвоира, затем выпрямился, сжимая камень в руке, и ударил испанца, целя в висок.

1-2 - испанец потерял сознание и упал,
3-4 - оглушен ненадолго
5-6 - никаких повреждений
[dice=1936-16]

Похвала стала бальзамом на душу, однако отсутствие оружия раздражало. Ну почему у испанца не было двух навах? Без особой надежды Ричард обшарил свою жертву, надеясь на засапожный нож. Времени не было, но выдержит ли его измученный друг побег босиком? Или изранит ноги и упадет - и тогда они пропадут оба, потому что Ричард не оставит его на растерзание.
- Снимай с него обувь, Монтагю, не побежишь же ты босиком! - Марлоу принялся стягивать с испанца не слишком новые сапоги, однако обувка не хотела поддаваться и Ричард вынужден был отступиться. - Проклятье... Ходу!
Марлоу метнул злой взгляд на ирландца, словно тот был повинен, что сапог никак не хотел слезать, и первым побежал - думая только о двух вещах: как по время побега не потерять Мак-Вильямса и не споткнуться.

Найдет ли засапожный нож
1-2 - нет
3-4 - да
[dice=1936-14]

Марлоу обернулся: успев увидеть, что Монтагю упал, он бросился назад, не тратя время и дыхание на проклятья. Время будто замедлилось, растянулось... он забросил руку Монти к себе на плечо, не разбирая, жив тот или мертв, обхватил за талию и потащил прочь с удивившей его самого силой - как будто Мак-Вильямс весил не больше щенка. А может, просто в теле Марлоу и было сил больше, чем он сам мог предполагать Или страх придал ему их - не за себя, но за Монтагю. За их общее будущее, за то будущее, где будет вечер, будет огонь, будет неспешная беседа и где будет долгая ночь только для двоих.
1-2 - погоня следует за Пэдди
3-4 - погоня разделилась
5-6 - погоня ушла за ними
[dice=3872-16]

Ричард не разбирал дороги, не замечал, что ругается сквозь зубы, не слышал и не видел ничего вокруг, даже отдаленных выстрелов - и опомнился только у высокой стены, перелезть через которую, кажется, не был ни малейшей возможности. Ноги подкашивались, легкие горели, Мак-Вильямс вдруг показался нестерпимо тяжелым, и Марлоу, отчаянно хромая, потащился вдоль стены. Ему казалось, что он еще бежит, хотя на самом деле едва шел, склонившись к земле под весом Мак-Вильямса.
Тем неожиданней стала дверца в стене, и то, что она отворилась, когда Марлоу привалился к ней плечом, переводя дух.
Не удержав равновесия, он упал вместе со своей драгоценной ношей, и увидел возле самого лица край монашеского одеяния.
- ...рor favor... - прошептал Марлоу, отбросив любую гордость. Не сейчас, когда у него на руках, возможно, умирает Монтагю. Если бы он не был уверен, что испанцы убьют их обоих за попытку бежать, он бы остановился еще тогда - пусть с него спустили бы шкуру, но Монтагю был бы жив. Но испанцы... не были бы милосердны. Возможно, будет милосердней монахиня. Или отдаст их обоих тем, кто, несомненно, гонится за ними.

Отредактировано Ричард Марлоу (2016-10-31 18:45:24)