Стол был завален полностью. Карта Багам, Кубы, Карибского моря целиком и еще с десяток других лежали друг на друге, прижатые увесистыми лоциями, а на верхней карте карандашом был начертан маршрут, обозначено течение и валялся циркуль, коим автор этого маршрута вымерял необходимое отклонение от курса для компенсации влияния течения.
Устав от сего занятия, Марлоу встал, прошелся по комнате и раздраженно окликнул:
- Кристоф!
Слуга доводил его до бешенства. Привыкнув в Англии к постоянному присутствию готовых выполнить любое распоряжение лакеев, Марлоу порой забывался - и вновь приходилось себе напоминать о том, где он и что с ним.
Кристоф нашелся быстро. Ловкий малый, соблазнившийся на не столь уж высокую плату и нашедший дешевую рабыню. Марлоу еще только начал обживать давно не знавший ни ремонта, ни заботливой руки дом на окраине Нассау, когда постучался в двери Кристоф, спросивший, здесь ли ищут слугу. Все было просто на острове Нью-Провиденс, даже слишком просто порой.
Большую часть времени Марлоу проводил с книгами. Чего только не приносили матросы, едва прознав, что какой-то чудак скупает бумажный хлам! Но того, что жаждал Марлоу - книг по морскому делу, по навигации - было ничтожно мало. С какой тоской вспоминал Ричард библиотеку на борту "Альбатроса", как жалел, что не выпросил у Мак-Вильямса пару столь необходимых ему книг! Но в тот день, когда он покинул шхуну, Ричард был не в силах мыслить разумно - все силы уходили на то, чтобы сдерживаться и вести себя, как приличествует джентльмену.
Проклятая нога... проклятый рей, скользкий и коварный, и собственная неловкость - как только он умудрился не погибнуть еще в юности, и не только выжить, но и стать хорошим фехтовальщиком? Нет, это все невезение. Скользкое дерево под ногой, краткий полет и боль, и небо высоко над ним, и ужас от того, что он может стать калекой - обузой, лишним человеком на борту.
Марлоу стиснул пальцами край столешницы, будто снова пережив все это и запрокинул голову, закрывая глаза, отрешаясь от всего.
- Кристоф! - снова раздался призыв, еще более раздраженно.

- Нет, призывал на твою голову гнев господень! - раздражение Марлоу слегка поулеглось. - Где макет шхуны? Я оставлял его на столе перед сном.
Перед тем, как взять бутылку и пойти уничтожать ее, было бы точнее, но... зачем говорить об этом вслух? Что же до макета, то выполнен он был Ричардом собственноручно, и выглядел, говоря откровенно, кривой детской игрушкой, но сам Марлоу изрядно гордился своим творением. Даже парусное вооружение соответствовало настоящему "Альбатросу", и вчера вечером, трогая каждый из парусов, Марлоу вспоминал их названия - терпеливо вдалбливаемые ему в голову Заком во время плавания. Да и так ли важно, насколько несовершенна была маленькая шхуна?

- То есть выкинешь все, что тебе кажется хламом? Не трогай мой стол, даже если то, что на нем находится, выглядит мусором! - Марлоу не сомневался, что маленький "Альбатрос" пал жертвой стремления Кристофа облагородить дом. К сожалению, выгонять слугу только из-за этого он не мог себе позволить - не в Нассау, где Кристоф, являя собой пример весьма исполнительного юноши, просил за свои услуги столь незначительную плату, что найти ему замену не представлялось возможным. Устало вздохнув, Ричард ощутил настоятельную необходимость промочить горло.- К черту, Кристоф, не смей трогать мой стол. Подай воды с лимоном и рома. И найди "Альбатрос", мне эта игрушка нужна.
Следовало бросать пить - не так уж он молод, а придется соперничать с молодыми и крепкими моряками, доказывать, что достаточно силен и вынослив. Знать бы о том, как все повернется, пять лет назад! Пожалуй, он бы относился много внимательнее к своему здоровью и, быть может, удержался бы на рее и сейчас был бы в море.
Море...
Оно дразнило. Волны шелестели, нашептывая что-то неразборчивое, но притягательное, искушающее. Соль на губах, брызги на лице, ветер, ерошащий волосы огромной мягкой рукой доброго, чуть сентиментального великана - всем этим невозможно было надышаться, и все это заставляло сердце рваться на части, захлестывало горло петлей тоски, становилось нежным убийцей - Ричард умирал каждый день, чтобы вновь восстать из мертвых и вновь умирать.
Море было жестоким. Его нельзя было не любить - и любить тоже было нельзя. Оно щедро одаривало: любовью, опасностью, шансами. Оно грозило: смертью, увечьями, разлукой. И оно же убаюкивало, вползало в сны, порождало влажную духоту в спальне, когда выступает на коже испарина, одеяла становятся лишними, а сны - тягучими, солеными и томительными.
Море в Нассау было везде, все пропахло им, оно было здесь единственным настоящим хозяином, диктовавшим свою волю обитателям грязного городка, где не было власти британской Короны или иных земных владык.

Бить? За что? Побои не исправят ошибки. А главное, побои не вернут не эту игрушку, а настоящий "Альбатрос": порой Марлоу становился смешон сам себе, наивный влюбленный дурак.
Человеку нужно тепло: что вера в Бога, что высокие устремления, если нет рядом той или того, кого можно взять за руку, с кем стоять плечом к плечу, в чью шею утыкаться лицом, засыпая, закидывать руку поперек груди и чувствовать себя восхитительно живым и нужным? Только романтики и фанатики могут жить иначе. Фанатиком Марлоу не был, не был, как оказалось, и романтиком: он не жил, неистово тосковал и существовал в ожидании.
- Воды с лимоном и рома, - сухо повторил Ричард. - Меня ни для кого нет. Я занят. - Он отвернулся было к столу, рассеянно скользнул по нему взглядом и спохватился:
- И где пакет из Лондона? Он был рядом с игрушкой!
Управляющий писал о состоянии дел - как всегда, когда хозяин долго отсутствует, дела шли скверно, но не ужасно. Но было там одно упоминание, сделанное явно мельком, которое заинтересовало Марлоу: весточка из Тринити-колледжа. Управляющий писал, что передал послание вместе с этим отчетом и затребованной милордом суммой, однако же с утра Марлоу не смог заставить себя прочитать эту весточку из прошлой жизни.

Ром Марлоу так и не полюбил в той же мере, в которой любил вино или бренди, но достать в Нассау хорошее вино удавалось куда реже, чем хороший ром, поэтому приходилось довольствоваться малым. Но без выпивки уложить в памяти расчет влияния течений или все безумные названия такелажа было попросту невозможно.
- Еще бриг у причала, полностью укомплектованный, библиотеку по морскому делу, терпеливых учителей и Монтагю в качестве главного учителя, в этой комнате, здесь и сейчас, - усмехнулся Ричард, наливая ром в стакан, сдавливая пальцами лимон и бросая его в ром и доливая стакан доверху водой. Жадно приложившись к напитку, Марлоу осушил стакан в одно мгновение и облизал лимонный сок с пальцев. Снова наполнив стакан этой смесью и полностью игнорируя рюмку, Марлоу выпил его уже без спешки, наслаждаясь облагороженным вкусом. Если б его был лед!
- Мне снился странный сон, Кристоф, - несомненно, алкоголь мгновенно ударил в голову, иначе с чего бы Марлоу было рассказывать свой сон слуге? Но так хотелось поделиться, пока не забыл... - Снилось, что я капитан корабля. Легкого двухмачтового брига "Антиной", его фок-мачта была отчего-то выкрашена в красный цвет и расписана по кругу золотыми изображениями лотосов, а носовая фигура изображала вытянувшегося в прыжке юношу. Может ли быть, что сон был пророческим? - Ричард протянул руку и тронул астролябию. Изрядно позеленевшая и поцарапанная, она все же была одним из ценнейших приобретений Ричарда в Нассау, сразу после дома и книг. И Кристофа, пожалуй.
- Умеешь пользоваться этой штукой? - спросил он совершенно иным тоном, деловым и без малейших признаков мечтательности.

Барометр! Марлоу расхохотался.
- Это астролябия, Кристоф. Прибор, изобретенный в древние времена и с тех самых пор помогающий морякам найти дорогу домой. А что до Антиноя, то он был не с Александром Великим, а с императором Адрианом, и евнухом Антиной не был. Что ж, значит, астролябией ты пользоваться не умеешь...
Где бы найти учителя? Нанять оказавшегося на берегу моряка? Но как проверить, способен ли тот научить Ричарда хоть чему-то? Пусть Кристоф сперва поищет: кто различит пройдох лучше, чем такой же пройдоха?
- Найди в Нассау человека, умеющего прокладывать курс и готового за небольшую плату научить меня этому. Мне безразлично, будет ли это старик, или пьяница, или еще кто. Лишь бы объяснялся по-английски и обладал знаниями.
Конечно, на самом деле Марлоу не было все равно - он предпочел бы, чтобы учитель не пропил мозги и чтобы знания не устарели на добрых полвека. Но Нассау - не то место, где можно выбирать. Здесь нужно было жить, вцепляясь в то, что почитаешь своим, и не упуская ничего. Не место для изнеженных поэтов...

В словах слуги не было ничего смешного, но Марлоу развеселился, представив себя в качестве юнги, разумеется, на "Альбатросе" - грубоватые указание Зака, собственные ответы: "Да, мистер Уайт!", бег по палубе босиком, в торопливом стремлении исполнить приказ как можно быстрее и точнее, зависть к Макори - всегда рядом с едой и запросто вхож к капитану...
- Поздновато мне уже в юнги, Кристоф, не находишь? - веселье так же быстро ушло, схлынуло, обнажая, как вода во время отлива обнажает песок и оставленные морем сокровища, тоску Ричарда и потаенный страх навсегда остаться на берегу. Марлоу бросил взгляд на книги, погладил ладонью астролябию и взялся за трость. - Я пойду... прогуляюсь.
К морю. Всегда к морю, и совсем не потому, что смотреть на море было приятнее, чем смотреть на развалюхи, составлявшие подавляющее большинство жилищ в Нассау. Может быть, если нога не разболится снова, он даже отойдет подальше, где безлюдно, разденется и искупается, или сядет на песок и будет смотреть, пока не устанут глаза, а потом - закроет их и станет слушать. Иногда ему казалось, что волны нашептывали что-то, иногда он различал в этом шепоте свое имя, произносимое почему-то то голосом отца - "Ричард!" - когда ветер крепчал и волны становились злее, то голосами друзей - "Рич?" когда море играло, то - совсем тихо, когда волны подкрадывались к самым ногам, норовя тронуть и увлечь за собой, приглашая войти в воду - "Дикон..."
Свободной рукой ухватив стакан, Марлоу осушил его залпом, поморщился, поставил пустой стакан на стол и сунул подмышку "Навигацию" - толстенный том в засаленной обложке с тиснеными в коже, некогда позолоченными буквами.