Нассау |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Нассау » Личные бумаги » Записки на клочках бумаги
...в каюте капитана "Альбатроса" хранится шкатулка с обрывками бумажек, на которых можно прочитать - если удастся разобрать омерзительный почерк - стихи. Стихи, принадлежащие перу Ричарда Марлоу.
Еще там можно разыскать письма...
Отредактировано Ричард Марлоу (2016-04-19 21:07:35)
Дорогой мой М...
Не так давно я жаловался вам, что не способен связать и двух строчек. Но ваше касание и звуки вашего голоса исцелили меня от этого столь досадного недуга. Посему эти строки посвящены исключительно вам.
Из трубки поднимается дымок:
Свидетель разговоров и признаний,
Душевных мук, полуночных терзаний...
В бокалах недопитое вино.
Весенний дождь стучится в скаты крыш,
А пахнет - будто в церкви: воск и ладан.
Когда б я был тобой хоть раз оправдан...
Но я молчу и ты со мной молчишь.
С часов кукушка просится в полет,
Вино горчит и трубка затухает.
Блажен, кто яд сомнения не знает,
Блажен, кто яд любви лишь познает.
Твоих глаз омут не меняет цвета.
Мое молчанье делим на двоих.
Ночная тишь - и даже дождь затих...
Истратив ночь, дождемся же рассвета!
И ляжет свет на лица золотой,
Уснем, забыв все страхи и сомненья.
Искать себя - совсем не преступленье,
Найти тебя - и обрести покой.
Отредактировано Ричард Марлоу (2016-03-22 22:48:58)
Мой дорогой,
Я оставлю вам это письмо с пачкой других бумаг в лавке, и Диаш передаст их вам, если нам не случится встретиться, а вы все-таки зайдете в Нассау.
Тебя не спросил позволенья любить,
Дождем проливаясь в изгибы дорог.
Лишь ветер и пыль - что ж, логичный итог
Награда и казнь мне, посмевшему быть
Не правдой, не ложью, не явью, не сном...
Вода тихо плещет под старым веслом.
Молитвы пусты и не стоят гроша,
Богам нету дела до смертных трагедий.
Пускай кошелек полон только лишь меди -
Пустяк, если полнится счастьем душа!
Корица и перец в бокале вина -
Пей, ночь, и танцуй до рассвета, пьяна.
Сменял сапоги я на пригоршню звезд,
Босыми ногами ступаю по доскам.
Танцуй, если весел - поверь, это просто,
Ступить босиком на пылающий мост...
Лелею звезду на раскрытых ладонях.
Возьмешь мои руки в свои - не уроним...
В рассветный час померкнут миражи,
Тускнеют звезды, пеплом осыпаясь.
Уходят сказки молча, не прощаясь.
Но мы - не сказка. Правда ведь? Скажи!
Тесней тебя обнял, проснувшись в тишине.
Какой же страшный сон приснился мне...
Скверно рифмованные строчки льются на лист, пятная бумагу, но
так же в окно льётся забытый мотив, не слышанный так давно,
и так давно не умирал, слыша сердца твоего стук...
Пальцами в небе, в облаках, рисую твой профиль - икону,
ведь наша жизнь и любовь давно вне любых законов
кроме высшего закона переплетенных рук.
И взгляда глаза в глаза. Чтоб потом - спиною к спине стоять.
Стоять до конца, держаться, поминать чью-то (чью же?) мать,
но чувствовать спиной напряженье чужой спины.
Не чужой - родной, такой родной, что стискивает горло боль
которую не унять, показать нельзя - потому потерпеть изволь
глотая, как воду, холодно-злое чувство своей вины.
И потом, в одиночестве, долго еще вспоминать, марая бумагу,
ломая перья, отрекаясь от прошлого "я", поклоняясь флагу
на котором скрестились руки, держа клинки,
но бессилен проникнуть взглядом за долгую моря хмарь,
молюсь - без смысла и веры. Не истово, как молились встарь,
в истуканах видя богов - но чтоб были шаги легки,
а ветер попутным. Догорает огонь, и пусть пляшут по стенам тени,
не изведав горечи - сладости не ощутить, а курса мы не изменим,
на просоленных картах прокладывая маршрут...
...просыпаясь ночью, я помню свой сон так ясно, ведь
в нем корабль в далеком море, надраена ярко медь,
и смотрю в глаза твои, которые мне не лгут.[ava]http://s8.hostingkartinok.com/uploads/images/2016/07/1b379059e45e2b38487b327b1902f3d5.jpg[/ava]
Отредактировано Ричард Марлоу (2016-07-15 11:45:28)
Здравствуй, Монтагю.
Мой милый, любимый, бесконечно дорогой Монтагю.
Ты не получишь этого письма, иначе я бы не писал его.
"Тогда зачем писать?" спросил бы ты. Чтобы выплеснуть на лист то, что выкручивает мне душу и мешает порой говорить, стискивая горло. Писать, чтобы сказать, но не быть услышанным. Такой выверт безумца, неотделимой частью которого однажды ты - должно быть, в бреду или в шутку - пожелал стать.
Ты не узнаешь, что я проклинаю день, когда встретил тебя - когда увидел тебя в Тайберне и мы сели в твой экипаж, и я отчего-то простил тебе обман, поддавшись твоему очарованию и позволив потом столь многое. Проклинаю день, потому что не могу проклинать или ненавидеть тебя. Проклинаю себя и осуждаю за эту слабость, за то, что мое сердце навсегда осталось на "Альбатросе".
Я никогда не был дураком, Монтагю. Не был легковерным глупцом, тем, кто охотно ловится на любую наживку. Когда мне было двадцать, я стал одним из тех, кого мой отец презирал - если б он был жив, он бы, наверное, убил меня своими руками. Легкомысленный придворный хлыщ, стихоплет, любимец дам, изменяющий им разве что с бутылкой хорошего вина и лишь изредка - со смазливым мальчишкой, кем-нибудь из моих ровесников! Мне казалось, что жизнь похожа на игристое вино, горячит гровь, щекочет, опьяняет и тает сладостью на губах. Мне казалось, что позволено все - и долгих тринадцать лет так оно и было. Мне казалось, что угрюмая серость родного дома, этой каменной громады, созданной для выживания и защиты, а не жизни и счастья, не имеет надо мной больше власти. Я не стал солдатом, как того хотел мой отец, пусть и обучился владеть оружием в достаточной степени, чтобы с восторгом затевать ссоры.
Тебе наверняка покажется, что я был пустышкой - что ж, где-то ты будешь прав. Я писал стихи о любви, не зная истинной любви, о смерти, не зная смерти поистине близких, и о многом, чего на самом деле не знал.
В той ссылке я прозрел. Это было похоже на то, когда сбрасываешь одежду и прыгаешь со скалы в озеро: перехватывает горло, ледяная вода обжигает, замирает сердце, но выходишь совершенно иным, очистившимся не только от грехов - но от шелухи пустых дней, заполненных ничего не значащими вещами и поступками.
Иногда я думаю, что во всем виновата Книга.
На следующий день после приезда в Тринити-колледж, едва оставив вещи, я пошел исследовать место, куда меня определили "обдумать и переосмыслить", как в один момент выразился Его Светлость. И, конечно, я пошел посмотрел на Книгу. Я был... потрясен. Мне захотелось схватить поскорее перо и бумагу и писать, писать, писать...
Так я и сделал. Я сел и писал, и то, что вышло из-под моего пера, я никогда не издавал и не издам. Это была молитва, но не богу. Покаяние, но в том, что добрую дюжину лет предавал себя. Клятва...
Когда я дописал, осознал, что рядом стоит и читает написанное юноша.
Он был хорош собой и застенчив, мы говорили обо всем и мне было хорошо. Надежно и спокойно, как будто это мой старинный друг, на которого я могу положиться. Его звали... да, Монтагю, думаю, ты хорошо знаешь, как его звали, равно как и то, как звал его я. Он прекрасно плавал, и в те минуты я называл его русалом и сочинял сказку о русале. И писал стихи, много, много стихов... Я их все потерял и забыл, когда Ворон ушел из моей жизни, бросив мне в лицо обвинения, несправедливые столь же сколь и справедливые.
К тому времени, как я вернулся в Лондон, мне все стало безразлично. Мир утратил краски, свежесть, очарование, он слился для меня в мутное пятно без лиц и дат. До того момента, как я увидел твое лицо и, еще не сразу осознав, сделал его своей путеводной звездой.
Иногда мне хочется перестать быть. Закрыть глаза и перестать быть. Знаешь, что меня останавливает? Осознание, что тогда я точно никогда больше не увижу тебя. Даже мельком. Даже занятого своими делами и не замечающего меня - должно быть, лишь досадный эпизод из твоего прошлого, привязавшегося к тебе пьяницу-поэта, неизвестно с чего возжелавшего не больше, не меньше как стать твоей неотделимой частью.
Не раз мне снилось, что я на палубе брига, и я его капитан. Фок-мачта его выкрашена в красный и опоясана узором из золотых лотосов, а под бушпритом устремился вперед прекрасный юноша, похожий на меня - в мои двадцать лет - но много, много красивее. На борту название: "Антиной". И в тех снах мое сердце переполняли восторг и горечь - прекрасный Антиной был любим, как никогда не был и, должно быть, уже не буду любим я.
Когда-нибудь я куплю бриг. Когда обучусь не только теории, но и наберу опыт. Тогда я найму команду и выйду в море.
Я назову мой бриг "Стервятником"
Несколько строчек жирно зачеркнуты, нельзя прочесть ни слова, остальное ниже щедро залито то ли вином, то ли еще чем-то.
...ишь, что "Стервятник" капитана Марлоу потопил чужое судно и следом пошел ко дну сам, вспомнишь ли ты, кто такой был этот Мар...
...автра я поднимусь на борт "Моржа". Надеюсь, ты никогда не узнаешь, о чем и как я молился, чем клялся, что обещал богам - лишь бы...
...ечно преданный тебе, только тебе, навсегда твой
Дикон
[ava]http://s8.hostingkartinok.com/uploads/images/2016/07/1b379059e45e2b38487b327b1902f3d5.jpg[/ava]
Отредактировано Ричард Марлоу (2016-07-18 00:39:18)
Обгоревший по краям обрывок бумаги
...ни с кем, никогда еще мне не было так... спокойно и правильно. Я привык к звукам корабля, к запахам, к простой еде, к качке, к хлопанью парусов, к вечной воде всюду. А здесь клетка, Монтагю. Клетка уютного дома, который мне порой хочется разгромить в припадке ярости, проистекающей из не оставляющей меня ни на миг тоски. Мне омерзительны предложения шлюх, поскольку ни с одной не будет даже близко того, что было между нами.
Проклятая засуха доконает меня. Дневной зной, кажется, плавит песок и воздух дрожит над ним. В доме подобие прохлады - камень дарует это блаженство... Я беру книгу и пытаюсь читать, но вскоре строчки плывут у меня перед глазами, я вижу не буквы, а твое лицо, которым я мог бы любоваться бесконечно. И я сижу, улыбаюсь, вспоминая то немногое, что у нас было, пока не наступает ночь. Редкий покупатель потревожит меня.
Засыпая, я смотрю на потолок - грубые балки, потрескавшаяся штукатурка, - и мне хочется проснуться от того, что ты осторожно, стараясь меня не разбудить, ложишься рядом. Проснуться и снова заснуть, успокоенным: ты здесь, а завтра нас ждут приключения, море, ветер, соленые брызги и скрип снастей.
Я чувствую себя много старше, чем я есть, и моя любовь к тебе - она моя осенняя, последняя любовь, самая чистая и искренняя, и оттого, наверное, есть в ней нота обреченности... я не наивный дурак, Монтагю, я понимаю, что ты дьявольски хорош собой и, конечно, этот год не хранил мне верности - да я и не брал с тебя таких клятв, хотя мне хотелось, очень хотелось. Изменяй мне с кем хочешь, любовь моя, только не со смертью. Остальное я сумею принять...
Отредактировано Ричард Марлоу (2016-08-10 21:01:32)
Письмо, сожженное перед отплытием на "Морже"
Я не дурак, Монтагю. Я все понимаю, слишком хорошо понимаю - но не хочу в это верить. Я знаю, что на самом деле я не нужен тебе - наверняка тебя тяготила моя любовь и потому ты поспешил избавиться от меня под первым же удобным предлогом. Не сумел отказать на Фаяле - но оставил в Нассау. Даже моя трость подарена мне не тобой... а рубашки давно утратили твой запах.
Вот уже год я понимаю все это и не могу принять. Обманываю себя, что однажды увижу "Альбатрос" в гавани Нассау и каждый день хожу встречать. Надеюсь еще раз проснуться рядом с тобой, хотя знаю, что этого не хочешь ты. Конечно, ты не думал там, в Лондоне, что случайный любовник так привяжется к тебе и захочет быть для тебя - вольного капитана - чем-то большим. Кем-то важным для тебя. Нужным тебе. Конечно, я был тебе в тягость и в слепой любви своей не желал этого замечать.
Помнишь, я сказал: если ты разобьешь мне сердце, я найду и убью тебя? Но ты часть меня, и я не смогу убить тебя и остаться в живых. Выход прост, не правда ли? Ведь кому я, собственно, нужен? Кристоф найдет нового хозяина, Жоан прекрасно станет управляться с лавкой. Если вычеркнуть из мира одну песчинку, ничего не случится. Твои новые любовники будут развлекать тебя в местах стоянок, "Альбатрос" все так же будет нести тебя по глади вод, и альбатросы крылатые будут слышать твой голос.
Я смотрю на ту картину, что ты прислал мне с Диашем. Этот дом... ты откупился. Счел, что от меня можно откупиться. А я ждал, придумав себе обманку: что может быть, ты хочешь куда-то возвращаться. Что может быть, ты хочешь возвращаться домой.
Черепица. Известь стен и виноград.
Водой колодец завсегда наполнен.
В тени цветет кричаще-южный сад,
Дурманя в невозможно-жаркий полдень.
Но сад мой пуст, пуста моя кровать,
Пусты и дни, безлики и безмолвны.
Мне незачем и нечем рисковать,
Мои стихи с песка смывают волны,
Мои следы охотно смоют волны...
Отредактировано Ричард Марлоу (2016-08-16 22:29:12)
Я смертельно устал и глаза почти закрываются, но при этом сон не идет ко мне: глаза лишь устали, но не желают сна.
Вспоминался Лондон. Вспоминалось детство, которое я, казалось, давно похоронил в памяти. Видит небо, я не хотел вспоминать, потому что это означает вспоминать свою слабость и вновь переживать горечь тех дней. Мой отец был солдатом. Кавалеристом. Он обожал лошадей... наверное, меня он воспринимал как еще одного жеребенка, которого сперва нужно научить подчинению. Отец был постоянно с хлыстом: даже за стол он садился, бросив хлыст рядом с тарелкой, тогда как я предпочитал есть стоя.
Тогда я начал писать стихи. Сперва сочинял их в голове, не рискуя записать. Затем записывал, тайком, и тщательно, как мне казалось, прятал. Мне только так казалось, потому что едва я осмелился в стихах заговорить о любви, как последовало неотвратимое наказание. Еще до того я как-то после долгой разлуки попытался при встрече обнять отца, но он не терпел нежностей и ударил меня, отшвырнув в сторону. Теперь он увидел в сыне, из которого надеялся воспитать солдата, недостойную нежность. Я помню брань, которой он осыпал меня: позже мне доводилось слышать подобную из уст извозчиков и сержантов. Кажется, я провалялся после неделю или около того в постели, и этой милостью я был обязан слуге моего отца, который имел на него необъяснимое влияние и умел смирять самые безумные вспышки его ярости. Кажется, он увез отца на охоту, а когда тот вернулся, гнев уже прошел. Он всего лишь велел мне больше никогда не марать бумаги стишками.
Я радовался, когда стал сам себе хозяином. Первым делом я сломал отцовский хлыст и никогда не брал больше хлыста в руки. Это было глупо, но нужно мне.
Я смеялся над жизнью, я наслаждался ею, не рассчитывая прожить достаточно долго, чтобы состариться. Я торопился жить, как будто вышел из сырого подземелья на свежий воздух. И обнаружил, что мои стихи достаточно недурны, чтобы нравиться...
А потом мгла. И луч света в этой мгле, возрождающий, возвращающий жизнь и надежду, оживляющий мою душу. Что бы он не делал со мной сейчас, я прощу все за тот миг возвращения к жизни, когда все было правильным и светлым.
Я никогда не думал дожить до старости и не доживу, видимо. Я не хочу ковылять к берегу и всматриваться в волны, всегда один. Я хочу чувствовать руку любимого человека, идти вместе, брести по мелководью вдаль, пока усталость не вынудит сделать привал и перекусить взятым из дома вином и мясом, потом возвращаться, читать друг другу или устроить спарринг, или выйти снова в море на лодке под парусом - недалеко, вдоль берега, вдвоем. Или...
Только так не страшна старость. И вообще страшна не старость - страшно одиночество, которое меня неизбежно ждет. Одиночество и медленное угасание, без надежды, без путеводной звезды. Я не хочу так закончить.
Детство вспоминается мне сплошным черным озером, юность - фейерверком смеха и улыбок, и торопливой любви, утоления любовной жажды. Зрелость встретила меня переоценкой моей жизни. Я сделал свой выбор, каким бы ошибочным с точки зрения общества он ни был. Я надеялся, что он приведет к тесному сплетению душ и той счастливой возможности всегда, не глядя, протянуть руку и опереться на руку дорогого мне человека. Пусть не случилось, я не стану ничего менять.
А когда совсем устану ждать и надеяться, отметать дурные сплетни и вести, опустошу запасы лауданума и усну. Может быть, мне приснится напоследок счастливый сон, в котором мы все-таки будем вместе. [ava]http://s8.hostingkartinok.com/uploads/images/2016/09/396c7d484c851c2141f473c6863c660c.jpg[/ava]
Отредактировано Ричард Марлоу (2016-09-09 12:33:14)
Мне хочется сидеть с тобой друг напротив друга и слушать тебя, твой рассказ о себе. И самому рассказывать о том времени, когда мы еще не были знакомы. Ведь лондонские мои приятели знали графа Рамси или Ричарда, самовлюбленного насмешника, тогда как есть еще незнакомый им Дик... Дикон. Меня никто не звал так до тебя, и мне хочется показать тебе именно Дикона, а не графа Рамси. Меня. Такого, какой я есть за всеми масками. Не задумываясь, хочешь ли ты видеть меня-настоящего, или тебе больше по душе маска.
Хочется снять эту, последнюю, торговца Марлоу. Положить ее на стол или отбросить в угол и лечь с тобой рядом, слушая и рассказывая обо всем. Лечь рядом, на свое законное место, которое больше никогда не займет кто-то другой: ни женщина, ни мужчина. Кормить тебя виноградом и чтобы ты кормил меня - и знать, что больше ты никому не предлагаешь фрукты.
Глупые мечты. Глупый Дикон. Как думаешь, море излечит меня от этой глупости? Образумит? Выдует ветром любовь из груди, оставив ничего не желающим, никого не любящим, зато не мучающимся и не сходящим с ума от ревности?
Впрочем, никогда не поздно взять со стола маску. Улыбающуюся маску графа Рамси, который никого не ревнует, всегда рассыпает шуточки и смеется.
[ava]http://s8.hostingkartinok.com/uploads/images/2016/09/396c7d484c851c2141f473c6863c660c.jpg[/ava]
Какие сны снятся порой! Какие сладкие, оставляющие после пробуждения горечь разочарования: только сон...
От этой горечи не хочется подниматься с постели, не хочется открывать глаза.
От этой горечи не хочется жить, но упрямое сердце почему-то стучит, гонит кровь и не хочет останавливаться.
Бродишь в ожидании ночи; нового сладкого сна, в котором будет... счастье? Краткий миг, ради которого еще живешь? Надеждой на то, что случится чудо, счастье станет реальностью. Неважно, придется ли его разыскивать или оно само найдет тебя. Надежды уходят, растворяются среди грязных стен, утекают в небо табачным дымом. Такие же призрачные, такие же недолгие и горькие, как дым.
Призраки счастья. Призраки любви.
Все, что я создал себе, придумал себе, тоскуя о человеке, которому я не нужен.
Вот только нет сил все начинать с самого начала. Зная, что ты не нужен, что тебя без сожалений бросят ради более важных вещей - безусловно, важных, серьезных вещей. Ради общего блага. Ради...
Какая разница, ради каких высоких целей.
Рассыпается битое стекло, я шут, я на арене, я иду по острым осколкам и улыбаюсь. Я буду улыбаться, пока не упаду. Я не упаду еще долго, буду проходить круг за кругом, кланяться, махать шляпой и улыбаться. Смеяться. Шутить. Не смотрите на мои ноги, это все неважно, это не кровь, говорю я - мы на арене, здесь все притворство.
Когда я упаду, на арену выбегут клоуны и отвлекут зрителей, пока мое тело утащат за кулисы. Еще один не выдержал, подумаешь, какая потеря.
Губы шепчут: Монтагю.
Со временем остается только память о прикосновениях. Память о губах. О чувстве безопасности. О безграничном счастье, от которого рвется сердце, не в силах вместить его - такое огромное, бескрайнее, светлое, рвущееся наружу смехом и тем светом в глазах, который, едва видишь его, выдает человека с головой - он любит, он любим, он счастлив.
Бесконечные часы над книгами, лоциями и картами. Даже если не получалось, я не отступал - ведь в конце меня ждет палуба "Альбатроса" и самый строгий экзаменатор, в чьих глазах я тону, теряюсь и забываю слова. Ждет ли? Радуется ли, что избавился от балласта? Надеется увидеть или надеется больше не видеть никогда?
Нет границ любви. Нет стыда. Нет того, чего бы не сделал... нет, есть. Не откажусь от своей любви.
Единственной любви.
Пусть надежды нет. Пусть остались только сны, тем более сладкие, чем горше день, еще один день безо всякой надежды увидеть, обнять и услышать свое имя, так, как зовет меня только один человек - "Дикон".
[icon]http://s8.hostingkartinok.com/uploads/images/2016/09/396c7d484c851c2141f473c6863c660c.jpg[/icon][nick]Дурак Дикон[/nick]
Отредактировано Ричард Марлоу (2016-10-09 03:12:30)
Сто тысяч лет над городом дожди,
Снега, метель, унылый ветра вой.
Сто тысяч лет мы ждем опять любви:
Любви такой, чтоб было, как впервой.
Сто тысяч слов прольются невпопад -
Как дождь, как лунный призрак над рекой.
Сто тысяч слов: печальный словопад,
Не обещавший никому покой.
Сто тысяч снов: обманут и уйдут -
Куда уходят сны, когда рассвет...
Сто тысяч снов: последний мой редут
От наступлений слишком горьких лет.
Сто тысяч... хватит. В гулкой тишине
Звучат шаги, как смертный приговор.
Быть может, ты приснился только мне...
И все. Конец. Окончен разговор.
А может, нет. Надежда - злей ножа!
Пока живем - прорвемся, только верь!
Давай, прошу, проснись, открой глаза -
Пусть не настанет время для потерь...
Что мне написать, мой милый Монтагю? Сто тысяч раз сказанное - если, конечно, считать то, что я шептал в подушку, кричал в небо, выл, сходя с ума, захлебываясь тоской и нежностью, несбыточными мечтами о пробуждениях рядом, о теплом плече, о наблюдении - как ты опускаешься в ванну, стаскиваешь с себя сорочку, освещенный только светом свечей, как стоишь на палубе, как идешь по песку, смеешься, грустишь, пьешь кофе, смотришь на меня, пишешь что-то.
Мне порой видится странное - как мы с тобой разговариваем, смеемся, обнимаемся, как ты сидишь у меня коленях, как запрокидываешь голову, как жадно я целую тебя...
Я смешон тебе в своих наивных мечтах, мечтах о том, чтобы быть рядом. Дурак. Но я твой дурак. Мои демоны - только мои демоны, и не тронут тебя. Ты не узнаешь о них. Ты не слишком внимательно разглядывал меня, и хорошо. Незачем тебе знать о многом, что было до тебя. Как будто я не существовал до встречи с тобой. Пусть будет так. Я не существовал до встречи с тобой и не буду существовать после, когда ты оставишь меня, едва тебе наскучит и моя любовь, и моя собачья тебе верность.
Еще одно письмо в никуда. Еще одно свидетельство моей слабости, моей тоски...
Я помню, как среди серых дней возникло твое лицо и я поверил, несмотря на всю нелогичность этой веры. Но разве вера бывает логична? Я поверил тебе и раскрылся полностью, как ни перед кем раньше. Кем ты счел меня? Похотливым пресыщенным аристократом, возжелавшим любовного приключения?
Я ничего не хотел сильнее, нежели быть всегда рядом. Я верил тебе всегда и во всем. Верил и все еще верю, хотя сейчас, год спустя, нужен ли я тебе еще? Неужели прав Флинт, неужели ты всего лишь посмеялся надо мной, развлекся и позабыл меня на этом острове, едва, хромой и с трудом встающий с постели, я стал не так хорош, как был?
Я помню каждую минуту. Каждый взгляд, каждое прикосновение. Перебираю их в моей памяти, беззвучно вою от сердечной боли, которую способны унять только твои руки. Я помню, как они уняли эту боль в самый первый раз, подарив мне осознание, что я тебе нужен. Был нужен тогда и стал не нужен теперь.
Ты на Ямайке. От Ямайки до Нью-Провиденс едва ли неделя пути - что же мешало тебе сделать меня счастливым, навестив хотя бы раз? Доказав, что мое увечье не заставило тебя разлюбить меня, не сделало меня хуже, не сделало меня... ненужным?
Впрочем, ты наверняка нашел себе другого. Того, кто совершенен, не перечит тебе, не упрямится, не требует чего-то. Кто годится на роль живой игрушки, и легко найдет себе другого покровителя, когда тебе наскучит с ним развлекаться.
Я проклинаю себя за то, что согласился сойти на берег. Что было бы, если бы я остался? Может, со временем ты бы привык и смог бы любить меня даже таким, изуродованным и ни на что не годным?
Хотя нет. Тебя привлек блестящий аристократ, поэт и любимец дам, а не хромой моряк в залатанной рубахе. Пусть даже хромой моряк с радостью отдаст жизнь, лишь бы ты жил. Но ты побоялся, что Дик Марлоу на борту "Альбатроса" мешал бы тебе развлекаться со смазливыми красавчиками, не так ли?
Я помню все. Я помню твою первую жестокость по отношению ко мне: нет, не похищение, а твою шутку... когда ты предложил мне взять гарпун и, когда я чуть не сошел с ума от счастья - от того, что ты веришь в меня - посмеялся, сказав, что я не гожусь на эту роль и отдав это место Макори... Послушному Макори, который не спорит с тобой.
Иногда мне снится, что я умираю. Что я веду бой в одиночку, и никого нет за моей спиной, а ты где-то далеко. Мне снится, что я в конце концов падаю, и в последний свой миг вижу - не глазами, но сердцем - что ты где-то там, далеко, пьешь вино и смеешься, позабыв обо мне, в кругу семьи, а потом засыпаешь... не один. И я просыпаюсь, острее чувствуя свое одиночество, мне холодно жаркой южной ночью, в темноте я слепо шарю по постели - где ты, Монтагю? И очень болит сердце, и очень, очень холодно, как будто я и в самом деле лежу в снегу, а жизнь по капле вытекает из меня.
Я живу тобой. Дышу тобой. Бесчисленные часы провожу за книгами, чтобы достойно встать с тобой рядом.
...если ты вернешься ко мне. А если нет - я сам буду искать тебя. Потому что есть и другие сны, и в них я иду на абордаж, зная, что где-то там, за моей спиной, ты стоишь и хочешь, чтобы я остался жив. И я остаюсь жив, я возвращаюсь, пьяный боем и кровью, и ты стираешь брызги крови с моей щеки рукавом своей рубахи, на глазах у всех, не боясь и не стыдясь... нас.
[icon]http://s8.hostingkartinok.com/uploads/images/2016/09/396c7d484c851c2141f473c6863c660c.jpg[/icon]
Вы здесь » Нассау » Личные бумаги » Записки на клочках бумаги