Пробормотав, что вода в ванне стынет, Блумингдейл снова удалился, но Джек подозревал, что управляющий не столько торопился смыть с себя запекшуюся кровь и дать отдых измученному телу, над которым поработали кулаки пиратов, сколько не хотел слышать лишнего, в особенности того, что касалось прошлого Рози. Мысленно похвалив Блумингдейла за предусмотрительность, Джек сел на кровать, широко расставив ноги и упершись локтями в колени, а подбородком-  в ладони, и уставился на рабынь: Рози прильнула к старшей подруге, переводя испуганный взгляд газельих глаз с Джека на Мэри и обратно, а Бетти  покровительственно обнимала ее за плечи, стараясь подбодрить.
- Начинай, Бет, не тяни волынку, -  приказал он, - Миссис Рид недосуг здесь долго прохлаждаться, у нее в трактире дел невпроворот.
- Конечно, мэм. Конечно, масса Джек, - ответила Бетти одновременно и Мэри, и своему хозяину,  наклонилась к  миниатюрной Рози, макушка которой едва достигала ее плеча, и бойко залопотала на языке, который в ушах Джека звучал полной тарабарщиной. Рози покачала головой и что-то тихо возразила, Бетти с жаром начала ее убеждать, помогая себе жестами, в результате рабыни заспорили и Джеку показалось, что он слышит перепалку двух сорок. Почувствовав, что начинает испытывать раздражение, он встал с кровати и начал ходить по комнате, одновременно стараясь сохранять безопасную дистанцию с Мэри и не споткнуться о накрытый простыней труп, не говоря уже о рабынях, что было довольно трудно, так как комната была небольшая и почти треть ее площади занимала кровать.
Неожиданно Рози разрыдалась, а Бетти, сраженная видом ее страданий, обняла ее и начала успокаивать. Джек бросил хмурый взгляд на Мэри, но ничего не сказал, хотя с трудом удержался от того, чтобы не прикрикнуть на девиц, которые ему уже порядком надоели. Ну что, что интересного и полезного могла сообщить чернокожая девка, которой наверняка успели попользоваться не только Блумингдейл и шкипер, а целая вереница моряков разных вероисповеданий, званий и цвета кожи? И вряд ли при этом они выкладывали ей все свои секреты, в особенности учитывая тот факт, что она понимала исключительно язык тела. 
Понемногу рыдания Рози стихли и она начала говорить, перемежая слова всхлипами и икотой. Бетти внимательно слушала, подбадривая подругу то ласковым прикосновением к плечу, то коротким объятием и изредка поглядывала на белых господ, энергично кивая хорошенькой головкой, замотанной в высокий белый тюрбан, и этим самым как бы сообщая им, что дело движется и что недалек тот момент, когда она осчастливит их сведениями необычайной важности.
- Ну что? - не выдержал Джек, окончательно теряя терпение.
Бетти бросила на него укоризненный взгляд, но ответила сдержанным и вежливым тоном, как и полагалось хорошей рабыне:
- Рози боится, что мистер Блумингдейл ее прогонит, если узнает всю правду. А она к нему душой и телом прикипела и руки на себя наложит, если он с нею расстанется.
- Мы ее не выдадим, - заверил Джек, изрядно удивленный силою чувств, которые юная и красивая девица испытывала к немолодому и покалеченному в боях моряку, хотя и была знакома с ним не более двух суток, и посмотрел на Мэри. - Так ведь, миссис Рид?

Потребовалось еще некоторое время, чтобы Бетти успокоила и расспросила Рози, а затем перевела ее сумбурный рассказ на внятный английский. Джек слушал и диву давался, поглядывая на Мэри и пытаясь определить по выражению ее лица, что она думает по этому поводу.
Оказолось, что невольничье английское судно, на котором везли на Ямайку Рози и других ее соплеменников, было захвачено пиратами. Большая часть рабов погибла от недоедания и болезней еще до встречи с пиратским кораблем, а оставшиеся в живых стали частью добычи, и Рози, как самую молодую и красивую,  забрал себе капитан пиратского судна.
Поскольку Мэри отказалась слушать сальные подробности, а их, как подозревал Джек, должно было быть немало, когда дело касалось взаимоотношений белого пирата и черной рабыни, он решил эту часть истории пропустить и выяснить более насущные детали:
- Спроси у нее, знает ли она этого хмыря, - приказал он Бетти, склонился над трупом Джимми и сдернул с его головы простыню, оставив закрытым все остальное.
- Конечно, знает! – фыркнула Бетти. – Даже я его знаю, он же нас связывал в подвале!
- Да я не об этом, - отмахнулся Джек. – Раньше она его встречала?
Однако перевод не понадобился: увидев пирата, Рози подскочила к нему, со всей силы засадила босой ногой в скулу, затем прыгнула ему на грудь и принялась топтать ее своими маленькими ножками, сопровождая этот чудовищный ритуальный танец гневными воплями. Джеку пришлось схватить ее и оттащить от трупа: он испугался, что из того кишки и дерьмо полезут наружу, отмывай потом пол неделю. Рози билась в его объятиях, как пойманная рыба, задыхаясь и продолжая что-то быстро говорить, а когда он ее наконец отпустил, повернулась к нему спиной и задрала  рубашку до самой шеи. Джек ахнул: вся спина девушки была покрыта старыми шрамами от ударов плетей.
- Это он капитан того пиратского корабля, - мрачно сказала Бетти, выслушав истошные крики Рози. – Это он над ней измывался всю дорогу, а потом продал в бордель на Мартинике*, где она и провела целый год.
- Что?! – завопил Джек. – Целый год провела на Мартинике, трахаясь  с болтунами-французами? Да после этого она  должна  на французском говорить, как я – на английском! Какого ляда она на своем мумбо-юмбо лопочет?
- Но вы-то на французском не говорите, да и я тоже, - возразила Бетти.- А значит, и переводить некому! А о том, что она в борделе работала, масса Блумингдейл знать не должен.
- Ладно, - поостыв, сказал Джек. – Вернемся к нашему барану Билли. С ним она тоже познакомилась на Мартинике? И сейчас мы узнаем, что он никакой не английский забулдыга-шкипер, а наследный французский принц, который закопал свои фамильные сокровища в перуанских горах, чтобы сбить с пути истинного пиратов?
Рози все так и стояла с задранной рубашкой, закрыв лицо руками, и Джек, занятый разговором с Бетти нет-нет да и поглядывал на ее стройную и миниатюрную фигурку, плавные изгибы которой притягивали взгляд как магнит. Если до этого он и испытывал смутные сомнения насчет того, правильно ли поступила Мэри, заколов Джимми, то теперь, глядя на шрамы, уродовавшие темную, цвета горячего шоколада, кожу рабыни, он был готов поблагодарить ее за то, что она избавила мир от такого мерзавца.

*остров Мартиника - французская колония.

А дальше выяснилось, что из борделя Рози выкупил плантатор с Ямайки, причем случилось это не так давно, примерно месяца три тому назад. Плантатор был то ли вдовцом, то ли жена у него тяжело болела и не могла исполнять свой супружеский долг, однако факт оставался фактом: отстегнув владельцу борделя приличную сумму чистоганом, плантатор отправил рабыню на Ямайку на зафрахтованном им маленьком шлюпе, шкипером на котором был масса Билли, а сам отправился по своим делам в Бостон.
Джек покосился на Мэри: отчего-то в нем зародилось подозрение, что этим добрым самаритянином был их общий знакомый Блумквист, но он не стал его озвучивать, чтобы не расстраивать Мэри. Какой белой женщине понравится, что ей предпочли чернозадую шлюшку.
На шлюпе Рози и познакомилась с Билли, говорившим на пяти языках, в том числе и на французском. В результате на берег в Кингстоне они сошли вместе и оказались во «Льве и ягненке», а дальше случилось страшное: Билли умер, не выполнив своего обещания жениться. Причиной его кончины было странное обстоятельство: ему передали маленький кружок черной бумаги размером меньше ее ладошки, и когда Билли его увидал, с ним случился удар. Больше ничего она про Билли не знала, но считала его добрым и честным человеком, неспособным обидеть даже муху цэцэ. Рози добавила, что мистер Блумингдейл по своим многочисленным достоинствам превосходил даже Билли, и  снова обратилась с просьбой к  белой госпоже и капитану Рэкхему не раскрывать ему тайну ее бурного и постыдного прошлого.
- Однако... – пробормотал Джек, пораженный историей Рози, которую можно было отпечатать в виде памфлета и продавать за два пенни в самом Лондоне. – Спасибо за помощь, Бетти. Что скажете, миссис Рид? А впрочем, давайте сначала отпустим девушек.
Сделав знак Бетти, чтобы та увела Рози, он распахнул перед ними дверь, позволяя уйти.

Джек закрыл дверь за рабынями и обернулся к Мэри.
- Какая разница, кто за всем этим стоит и сколько там народу? - недовольно спросил он, прислоняясь спиной к двери. - Нас-то все равно больше не станет! А если мы будем искать Бобби и его дружков, только время напрасно потеряем. Сейчас у нас приличная фора, потому что я нашел короткий путь к Перу, вот этим нам и надо заняться: найти баркас, собрать вещички - и в путь. Лично я готов хоть завтра выступать, но тебе, конечно, дольше собираться из-за Джонни. Если хочешь, баркас я сам найду,  - дело нехитрое, и стоит он дешевле шлюпа. Им и в голову не придет, что мы такими малыми силами выступаем, да и баркас - лучшая маскировка. Они корабль искать будут, корабль и большую команду, помяни мое слово.

При упоминании карты Джек открыл рот и тут же его захлопнул, вспомнив, что карту с изображением Никарагуа, позаимствованную им из собрания Блумквиста, он в присутствии Мэри выдал за пиратскую. Да, в голове у него помутилось изрядно...Нет бы правду сказать. Но ведь не каждый день ему угрожали оторвать клещами яйца. Только сейчас до него наконец начало доходить, как сильно он перетрухнул и как близок был к тому, чтобы закончить жизнь со спущенными штанами и яйцами всмятку.
- Это моя карта, - буркнул он. - Они другую искали, - ту, что я потерял. А я им эту подсунул вместо той. Думал, отвяжутся. А они только еще пуще озлились.
Джек посмотрел на труп Джимми, и вот тут его и накрыло окончательно. Он протянул свои длинные оглобли и схватил Мэри за плечи - ему надо было за что-то ухватиться, чтобы не упасть. А на кого еще он мог опереться в этой паршивой жизни, кроме Мэри?
- Мэри, голубка моя, - сказал он, с трудом шевеля побелевшими губами. - Я так тебе благодарен, слов нет.

- Пока еще не в лодке, но скоро будем, - отшутился Джек и обнял Мэри, теперь уже по-настоящему. Обнял и с чувством поцеловал. - Договорились: ты отправляешь шлюп не туда, куда мы на самом деле собираемся, а я беру на себя баркас. Есть у меня мыслишка, к кому обратиться и как навести тень на плетень, чтобы никто ни о чем не догадался. Прямо сейчас и пойду договариваться, а эту падаль мы с Блумингдейлом вынесем, как стемнеет, и выбросим в мангровые заросли: к утру от него мало что останется. Да, насчет Блумингдейла не беспокойся: я его уговорю за "Островом" приглядывать. Он надежный мужик, не сомневайся.
Помирившись с Мэри, Джек был готов перевернуть землю. Настроение у него заметно улучшилось, а последствия тумаков, которыми наградили его Джимми и Бобби, уже были не так ощутимы.
- До встречи? - напоследок уточнил он. - Я к полуночи освобожусь, жди меня в постели и лучше голышом.

Джек в долгу не остался: снова облапил Мэри и скрепил их договоренность долгим и смачным поцелуем рот в рот. Его подруга никогда не давала ему возможности оставить за собой последнее слово, но уж на последний поцелуй он имел полное право. Впрочем, последним этот поцелуй был лишь на тот отрезок времени, который оставался до их следующей встречи.
Как только Мэри ушла, Джек собрал всех рабов, высказал им свои глубокие соболезнования, выдал каждому по нескольку медных монет в качестве компенсации за полученный моральный ущерб и строго-настрого приказал не раскисать, не трепать языками о случившемся с соседскими рабами и работать с той же отдачей, что и прежде. После чего двери "Льва и ягненка" снова широко распахнулись, встречая гостей, истомившихся от жажды, а Джек отправился к своему старому приятелю, известному в Кингстоне как Большой Сэм, который вовремя получил помилование от Короны и теперь занимался честным трудом, а именно - скупал за гроши или бесплатно подбирал на берегу разбитые штормами рыбацкие лодки и баркасы, а потом чинил их и сбывал с рук под новыми названиями с немалой для себя выгодой. Вспомнив старые добрые времена, приятели выпили за почившее береговое братство и Джек поведал Большому Сэму о том, что хочет свозить свою зазнобу в Бостон, - на других посмотреть, и себя показать. Мол, заскучала его дама сердца в этой дыре, пообносилась маленько и хочет прошвырнуться по бостонским модным лавкам, подобных которым в Кингстоне днем с огнем не сыскать.
- Так ей этого хочется, - удержу нет, - доверительным тоном сообщил Джек Большому Сэму. - Ну ты знаешь, как у баб бывает: загорится в одном месте, и что хошь ты с ними делай - этакий пожар ничем не потушить окромя как незамедлительно исполнить все их желания. Короче, не хочет она ждать пакетбота, который в Бостон через Ямайку пойдет, уже собралась в дорогу и пригрозила, что ежели я с ней не поеду, найдет себе другого попутчика.
- Ну так и пусть найдет, - флегматично сказал Большой Сэм, ковыряя в зубах костью марлина. - Ишь какая нетерпеливая цаца!
- Нет, дружище, не могу я ей этого позволить, - сокрушенно покачал головой Джек. - Бабы часто грозятся, но дальше угроз у них обычно дело не идет,  а эта если что сказала - обязательно исполнит. А я ее люблю и терять не хочу, такие дела.
Сэм некоторое время молчал, продолжая раскопки в своих пожелтевших от табака зубах, затем задал закономерный вопрос.
- А от меня тебе чего надо?
Джек объяснил и Сэм повел его в лодочный сарай, где на примитивных стапелях стояли плоды его трудов, и откуда Джек через некоторое время вышел владельцем баркаса, который, по уверениям Сэма, мог доплыть до мыса Горн, обогнуть его и вернуться на Ямайку.

Уладив вопрос с баркасом, Джек поспешил обратно в свою таверну, чтобы разрешить вопрос с харчами. Харчей надо было взять столько, чтобы их хватило на четверых взрослых и одного младенца, которым предстояло добраться от Кингстона до Сан-Хуан-дель-Сур, где Джек собирался пополнить запасы. С младенцем дела обстояли просто: он кормился преимущественно от материнской груди. Оставались четверо взрослых: двое женщин и двое мужчин, один из которых (Соломон) жрал за троих. Джек был уверен, что Мэри уже позаботилась о том, чтобы взять в дорогу все необходимое для себя, Сола и Гбемизолы, поэтому с чистой совестью вычеркнул эту троицу из списка ртов, оставив в нем только себя. Он прикинул, сколько времени  понадобится, чтобы преодолеть около восьмисот миль по морю, реке и озеру и добраться до тихоокеанского побережья Никарагуа, и решил, что более десяти дней, в худшем случае, - двух недель, путь не займет. Все, что было необходимо ему на этот срок, можно было взять в кладовой «Льва и ягненка», не обращаясь к поставщикам. Подумав как следует, Джек решил прихватить козу. Мало ли что может случиться с Мэри, - а так у Джонни всегда будет свежее парное молоко. Коза у него в хозяйстве была, частично оправдывая своим существованием вторую часть названия таверны, и давала около пяти пинт молока в день*, что было удивительно даже для Кингстона. К козе прилагалось сено, - лишний груз для небольшого баркаса, но в данном случае себя оправдывающий.
Ворвавшись в таверну, Джек убедился, что все идет как по маслу, - гости пьяны в меру, а чернокожие девицы себя блюдут и не забывают разносить по столам выпивку,- и позвал Блумингдейла, вместе с которым ему предстояла малоприятная задача избавиться от трупа Джимми.
- Ты с миссис Рид договорился об условиях?  – спросил он, вспомнив, что Мэри велела ему поговорить с управляющим.
-  Договорился, - ответил Блумингдейл. – Все путем, кэп. А здесь Рози и Бетти как-нибудь без меня управятся. Но ночевать я буду во «Льве и ягненке», - это было моим главным условием.
Джек понимающе ухмыльнулся.
- Ну ясно, что здесь, где же ещё, - подтвердил он. – Ладно, давай-ка еще чуток подождем и, как стемнеет, вынесем из дома мусор. А я пока  перекушу слегка. Скажи Бетти, чтобы принесла в мою комнату хлеба и кувшин молока от Брунхильды.
Брунхильдой звали козу, - это имечко однажды в присутствии Джека назвал один швед, и оно намертво прилипло к козе.
Джек хотел снять пробу с козьего молока, прежде чем предлагать его Джонни. До этого дня он его еще ни разу не пробовал.

*2-3 литра

Молоком Джек остался доволен и даже спрашивал себя, какого ляда он до сих пор им пренебрегал. Молоко было густое, сладкое, как патока,  и сытное, хотя немного подванивало чем-то таким, чему Джек не мог дать точного определения.
- Годится! - сказал он сам себе, отставив опустевший кувшин. - На такой кормежке Джонни мигом вырастет с колокольню ростом. И Мэри полегче: сколько можно грудь терзать. Небось, есть желающие ее погладить.
Поужинав, Джек снова призвал к себе Блумингдейла. На Кингстон обрушилась ночь и пора было избавляться от трупа. Джимми оказался тяжелым: Джек и Бдумингдейл, кряхтя, вытащили его на задний двор и погрузили на телегу, запряженную мулом. Сверху навалили сена, чтобы случайному прохожему не пришло в голову, что они везут труп. Доставив груз к мангровым зарослям, оставили его на поживу крокодилам и отправились в обратный путь.
Вернувшись, пожелали друг другу спокойной ночи и расстались: Блумингдейл пошел ублажать Рози, а Джек - смывать с себя следы дневных трудов перед встречей с Мэри. Через час он вышел из таверны, благоухая мылом, которое ему предоставила Бетти, и постучался в солидную дверь "Необитаемого острова". Удивительно, но ему открыли и даже впустили внутрь.
- Спасибочки, дружок, - поблагодарил Джек Соломона, возвышавшегося над ним, как секвойя над карликовым дубом. - Я наверх поднимусь, ежели ты не против.
Если Соломон и был против, он ничем этого не выказал и позволил Джеку подняться по лестнице, ведущей к апартаментам Мэри.
- Это я, - сообщил Джек, стукнув кулаком в дверь. - Пустишь?

- Ух! - только и смог вымолвить Джек.
Мэри, которую он впервые увидел когда-то под личиной моряка-мужчины, переодевшись в женское платье с каждым днем становилась все краше и краше. А сейчас на ней и вовсе ничего не было, - ни единой ниточки, ни единого стежка. И это, а также ее призывная улыбка заставляли его действовать соответственно.
Шагнув в комнату и захлопнув за собой дверь, Джек начал стаскивать с себя одежду, не отрывая взгляда от Мэри. Сапоги, ситцевые штаны, камзол и рубашка упали на пол неопрятной кучей, но Джеку было не до того, чтобы развешивать их на спинках стульев или раскладывать под матрасом, чтобы разгладились за ночь под весом его тела. Дрожа от возбуждения и от предвкушения, он шагнул к Мэри, голый, как Адам в предчувствии первородного греха, схватил ее на руки и понес к постели.

Мэри дразнила и распаляла его в лукавой манере всех дочерей Евы, хотя он и без того был готов. Опустив ее на кровать, Джек навалился сверху, - ни он, ни она уже не нуждались в долгих предварительных ласках, сжигаемые голодным нетерпением и пониманием, что на баркасе им вряд ли представится возможность заняться любовью. Единственный крохотный закуток, очень мало напоминавший каюту, будет отдан Джонни и Гбемизоле, а им с Солом придется дневать и ночевать на захлестываемой волнами и продуваемой ветрами палубе. И это тоже возбуждало Джека: его подруга была не изнеженной дамочкой, а настоящей морской волчицей, - страстной, яростной, беспощадной не только к другим, но и к себе. Никогда ни на что не жаловалась и стоически терпела  холод и голод, грязь и вонь матросского кубрика, способна была вынести любую  боль и никогда не сдавалась, всегда готовая броситься в атаку и сражаться вместе с ним спиной к спине. И только в постели они неизменно оказывались лицом к лицу, пожирая друг друга жадными вглядами и желая и испытать удовольствие и доставить его своей половине. И это надо было сделать сейчас, немедленно.
Джек глухо зарычал и вошел в Мэри.

В такие моменты, как этот, Джек терял ощущение времени и пространства. Так было с  самого начала, с их первой, неистовой любовной схватки в пещере на необитаемом острове, когда ему почудилось, что он занимается любовью с обольстительной лисицей-кицунэ в облике женщины. Вот и сейчас все вокруг, - стены комнаты, окно, одинокая свеча на столе, - потеряло привычные очертания,  а время перестало существовать. Остались лишь он и Мэри, самец и самка, чьи сильные и горячие тела переплелись под яркими звездами  бесконечной ночи. Протяжные стоны прерывались  рычанием, страстные поцелуи –  легкими, но чувствительными укусами, и они все мчались и летели, поднимаясь на подверхностью все выше и выше  в сиянии хвостатых комет, - изящная, но сильная лисица и матерый волк.
И когда они побывали на самой далекой из звезд и вернулись обратно,  в уютную комнату и теплую постель, скупо освещенные слабым огоньком почти истаявшей свечи, Джек притянул к себе Мэри и сказал:
- Давай еще раз, любовь моя.

Джек закрыл глаза и запустил пальцы в густые кудри Мэри, чуть подталкивая ее голову еще ниже в нетерпеливом ожидании когда ее губы плотно охватят головку его члена. И вдруг, несмотря на то, что его разум был окутан мягкой, но почти непроницаемой пеленой полного довольства,  его осенила неожиданная мысль, показавшаяся ему весьма удачной.
- Постой, - сказал он, останавливая Мэри. - Давай-ка попробуем по-японски...
И сам приподнял и развернул ее так, что ее шелковистые тугие бедра оказались над его лицом, а ее губы - почти вплотную с его напрягшимся членом.
Джек с наслаждением вдохнул мускусный запах женской плоти и раздвинул языком припухшие и влажные губки. Ощущение было такое, что у него во рту оказался сочный и сладкий персик, очищенный от бархатистой кожицы, и он стал жадно посасывать и облизывать его нежную мякоть, стремясь проникнуть как можно глубже.

Джек всегда считал, что самый лучший - первый раз. Но оказалось, ошибся, причем дважды. Сначала на необитаемом острове, и вот теперь - здесь. После быстрой и яростной любовной схватки, в которой они с Мэри утолили первый, самый мучительный  голод, последовало долгое и наполненное взаимной нежностью соитие, от которого Джек уже не понимал, на каком он свете - на этом или на том. Когда они наконец исчерпали все свои силы и улеглись рядом, голова к голове и тело к телу на сбившихся и пропитанных  телесными соками простынях, Джек поцеловал Мэри, провел ладонью по ее груди и сказал:
- Давай поутру к священнику сходим, пусть нас повенчает перед отплытием.