- Дались тебе эти бордели, - с досадой бросил Джек, поднимаясь с табурета. – Только о них и думаешь, и меня попрекаешь почем зря. Небось покойный мистер Рид из борделей не вылезал, раз ты всех мужиков под его гребенку стрижешь. Ты что, свечку хоть раз держала, когда я со шлюхой кувыркался? Или у тебя осведомители есть? И ведь язык не отсохнет обвинять меня в том, о чем ты и понятия не имеешь! Напридумывала себе, а я кругом виноват.
Джек так взбеленился, что забыл о присутствии двух рабынь, сновавших от очага к столу и обратно. Впрочем, услышав, как их хозяйка осыпает упреками гостя, а тот не остается в долгу, они испуганно переглянулись и исчезли – будто корова языком слизнула.
- А сына я и правда редко вижу, что есть, то есть. Четыре месяца, что с нашей последней встречи прошли, я с Дженнингсом  в море провёл, а тебе и невдомек!  Даже не спросила, чем я занимался все это время, что мы не виделись, сразу в бордель меня определила. Зараза ты, Мэри, как есть зараза!
Джек бросил прощальный взгляд на Джонни и повернулся, чтобы уйти и больше никогда не возвращаться. В гробу он видал эти попрёки! Да лучше и вправду к шлюхам ходить, чем каждый раз выслушивать беспочвенные обвинения.
Джонни внезапно разразился плачем: то ли испугался громких и злых голосов , то ли просто устал и хотел спать. У Джека мучительно сжалось сердце, но он даже не обернулся – вышел из кухни, пересек обеденный зал под пристальными взглядами завсегдатаев и вышел из трактира, громко хлопнув дверью.
Вернувшись во «Льва и ягненка», он сразу же поднялся к себе и не раздеваясь и не снимая сапог упал на постель. С комнатой Блумингдейла его разделяла стена и он услышал протяжные женские стоны, мужской хрип  и скрип кровати. Громко выругавшись, Джек ударил в стену кулаком, потом еще и еще, и звуки в соседней комнате смолкли.
Сунув руку в карман ситцевых штанов, Джек вытащил густо исписанную бумажку и начал читать, потому что знал, что еще долго не уснет.
«Оказавшись в селении Пильяро, спроси, как добраться до фермы Мойи и от нее поднимайся вверх  на гору Гуапа, с вершины которой, если будет ясный день, посмотри на восток, стоя спиной к городу Амбато. Оттуда ты увидишь три горы  с вершинами, образующими треугольник, у подножия  которого находится озеро, в которое древние бросили золото, приготовленное ими для выкупа Великого Инки.»
- Твою ж мать, - пробормотал Джек, не обращая внимания на то, что стоны за стеной возобновились, хотя и звучали приглушенно.
Он снова порылся в кармане, вспомнив, что в рундучке покойного шкипера отыскал карту, но карман был пуст. Видимо, он выронил карту в «Необитаемом острове». При мысли о том, что придется возвращаться в трактир и разговаривать с Мэри, желудок у него стянуло железным обручем. Но не мог же он оставить это дело просто так: речь явно шла о сокровищах, и немалых. Чертыхнувшись, он слез с кровати и пошел на выход.

Джек еще немного послушал любовные стоны, раздававшиеся за стеной, завидуя Блумингдейлу и оттягивая тот момент, когда надо будет идти в "Необитаемый остров" (что ничего хорошего ему не сулило), но потом все-таки слез с кровати и поплелся к выходу, еле передвигая ноги. Судя по тому, какими нелестными именами проводила его Мэри, вход в "Необитаемый остров" ему был закрыт навсегда. Спускаясь по лестнице, Джек обдумывал обходные пути: слуховое оконце в подвале, чердачное окно и даже нужник. Но когда он вышел из "Льва и ягненка", он увидел, что все его планы обречены на провал: трактир был оцеплен охраной так плотно, как будто под угрозой находилась особа королевской крови. Поэтому он поступил просто: подошел к парадному входу и постучался в дверь.
Разумеется, двое рабов, стороживших подступы к трактиру, мигом его узнали.
- Поздно уже, капитан Рэкхем, - вежливо сообщил ему один из них, - здоровенный детина, походивший на младшего брата Соломона. - Миссус Мэри и мастер Джонни спать легли.
- Я кое-что оставил в трактире, - так же вежливо ответил Джек. - Очень ценную вещь. Забыл ее на кухне. Вашу миссус будить не будем: проводи меня на кухню, и все дела.
- Завтра поутру приходите, капитан Рэкхем, - предложил ему охранник, придвигаясь поближе к двери.  - Миссус рано встает, вот с ней и поговорите.
- Завтра не могу, - возразил Джек. - Мне эта вещь сегодня нужна. Позарез.
Охранник вздохнул и посмотрел на своего товарища. Тот отрицательно качнул головой: не пропускай!

Джек всегда верил в то, что в один прекрасный день с небес на него обрушится манна небесная, но не ожидал, что она окажется такой жидкой и пахучей. От неожиданности он подскочил, затем взвыл от ярости, уразумев, кто выплеснул на него содержимое ночного горшка, и ринулся на штурм входной двери, ударив по ней  с такой силой, что закрипели  петли. Оба охранника, само собой, сразу же взяли его в клещи, но медлили, не решаясь затевать драку с лицом, приближенным к губернатору острова.
- Не гоните волну, капитан, - попытался увещевать его младший брат Соломона, прикасаясь к его руке, но не осмеливаясь заломить ее за спину, поскольку эту мускулистую руку каждый день пожимали губернатор Лоу и командор Дженнингс.
В ответ Джек боднул его головой и бедняга схватился за расквашенный нос, из которого брызнула кровь. Тут очнулся от спячки второй охранник, но Джек и с ним расправился так же незатейливо, как и с первым, и снова бросился штурмовать дверь. На шум сбежались остальные охранники и, видя, какой урон   нанесен их черной гвардии, всем скопом накинулись на Джека, повалили его на землю и начали лупить, - кто кулаками, кто босыми ногами, а кто и дубинками, при этом частенько задевая друг друга, поскольку темень была беспросветная. Куча-мала, внизу которой  в конце концов  очутился Джек, издавала грязные ругательства, проклятия и вопли и шевелилась, как выброшеная на сушу парочка осьминогов.

Ворчавшие и вполголоса ругавшиеся рабы поставили Джека на ноги, заломили ему руки за спину и поволокли на кухню. Он не сопротивлялся: идти самому было бы в любом случае трудновато. Казалось, что по нему проехался ломовой извозчик, один зуб шатался, из разбитого носа текла кровавая юшка.
Доставив возмутителя спокойствия на освещенную кухню, рабы тут же ретировались: никому не хотелось, чтобы губернаторский приятель запомнил их лица.
Джеретта, увидев лицо Джека, охнула и ее глаза размером стали похожи на оловянные блюдца.
- Ох, как они вас отделали, капитан, - промолвила служанка, отвлекаясь от дел, порученных ей хозяйкой. - Краше в гроб кладут, ей-Богу!
Джек, пошатываясь, стоял посреди кухни, но садиться не собирался. У него было незаконченное дело, и он хотел закончить его до того момента, как в кухне появится торжествующая Мэри. Хрена лысого он отдаст ей план сокровищ, не на того напала!
- Ты тут бумажку не находила, красотуля? Я губернаторское письмо потерял нынче вечером, - небрежным тоном спросил он у Джеретты, внутренне холодея от мысли, что та могла бросить клочок бумаги в огонь.
- Бумажку? - тупо переспросила рабыня, хлопая глазами. - Нет, не находила. Мы все ненужные бумажки в нужник относим, ну сами знаете... Может кто другой нашел  и туда отнес, почем мне знать... А может и использовал уже.

Джек искоса взглянул на Мэри: вот ведь ведьмина дочь! Заявилась в ночной рубашке, чтобы его еще помучить. Мало ей того, что его волосы и камзол смердят, как ночной горшок, что распухший нос не дает толком ни дышать, ни говорить. А ей хоть бы хны: стоит, ухмыляется. Тряпка, брошенная Мэри, упала на пол к ногам Джека: он даже пальцем не шевельнул, чтобы ее поднять.
- Дома ванну приму, - сказал он, шмыгнув кровоточащим носом. - Я ж не просто так вернулся: бумажку важную из кармана выронил вот на этом самом месте, когда Джонни поздравлять приходил. Рабыня твоя говорит, что ничего не видела, - может ты подобрала?
Джек решил удержаться от обвинений по поводу горшка. Мэри наверняка стала бы отрицать, что это ее рук дело, или заявила бы, что это случайно вышло, - стоило ли тратить слова? А вот судьба карты его очень даже беспокоила. Мэри он знал, как облупленную: нюх у нее был острый, и ежели она нашла план, наверняка уже скумекала, что к чему. И у нее были корабль и команда, а у него - шиш с маслом. Вопрос, кто первым доберется до места, даже и не стоял.

Джек мог бы соврать, что письмо от императора, но он уже раньше признался Мэри, что китайский император был выдумкой его богатого воображения.
- Нет, не от императора, - сказал он, - От Дженнингса. Он сейчас в Спэниш-тауне, вот и прислал мне весточку. Письмо и карту. В письме сообщает, что мне за мои труды дарована кофейная плантация и ферма, на которой можно разводить лам и альпак - это животные такие навроде наших овец. А к письму была приложена карта, как туда добираться. Вот ее-то я и обронил, когда мы с тобой тут собачились. А эта красотуля мне сказала, что наверное миссус бумажку нашла да в нужнике ею и подтерлась.
Котелок, который держала рабыня, плюхнулся в наполовину наполненное корыто и Джек отскочил, поскольку ему на штаны полетели брызги горячей воды.
- Ничего я про миссус не говорила! Ни единого словечка! - заголосила рабыня. - Я сказала "кто-нибудь"! Кто угодно мог бумажку твою найти и в нужник снести, старый ты хрыч!
Джек почувствовал себя оскорбленным: Джеретта была действительно очень молода, но и он себя стариком не считал.
- Вечно меня в этом доме обижают, - громко пожаловался он своему отражению в до блеска начищенной медной сковороде. - Как ни зайду - то брехливым козлом назовут, то по шее наваляют. Ладно, дамы: может я и старый хрыч, но карта мне нужна позарез. Где тут у вас нужник?
Джек скинул заскорузлый от своей и чужой крови камзол и начал закатывать рукава рубашки с кружевными манжетами.

Джеку совсем не улыбалось показывать свое хозяйство. Мэри была в курсе его достоинств, однако трясти бубенцами перед острой на язык рабыней, он не хотел.
- Пусть выйдет сначала, - хмуро кивнул он в сторону Джеретты.
Джеретта фыркнула: видать, осмелела, поскольку первая дерзость уже сошла ей с рук.
- Очень мне надо на вас любоваться, - дерзко ответила она. - Да наверняка и нечем: после вас, как пить дать, подметать придется: песок-то сыпется!
- Ах ты дрянь! - не выдержал Джек и, подняв руку, сделал шаг к рабыне, - больше, чтобы напугать. Джеретта взвизгнула, подобрала подол и метнулась вон из кухни.
- Распустила язык, - ворчал Джек, снимая рубаху, штаны и залезая в корыто, наполненное душистой водой. - Была бы она моей рабыней - я бы ей показал, где раки зимуют.
Как только он до пося скрылся под водой, в кухню зашел раб, держа в руках несколько мятых обрывков бумаги.
- Дай сюда! - потребовал Джек, протягивая руку.
Получив требуемое, он начал перебирать листки. Пахло от них не так чтобы ароматно. В один явно заворачивали жареные рыбу и батат, другой был перемазан чем-то липким, по виду - кашей из маниока.

Джек перебрал все бумажки и, не обнаружив среди них карты, положил их на пол рядом с корытом: потом их заберет служанка, чтобы отнести в нужник или сжечь в очаге.
- Не пришлет, - вздохнул он. – Дженнингсу эту карту оттуда прислали, из городка рядом с плантацией. А он сам ни ухом, ни рылом, где это все находится. Ну ничего, язык и до Лондона доведет: буду спрашивать дорогу у местных.
Прикосновение губки к коже заставляло его вздрагивать и ёжиться: ему было щекотно. Когда же его шеи невзначай касались пальцы Мэри, ощущения были совершенно другие и Джек уже начал с тревогой поглядывать на мутноватую воду, забеленную мылом, которая пока еще скрывала последствия этих ощущений.
- Дай, я сам потру, - грубовато бросил он и схватил Мэри за руку, в которой она держала губку.

Джек вынужден был признать свое поражение: карта как сквозь землю провалилась. Что ж, придется искать по описанию. Единственное, что его тревожило, - это то, что карта попадет в чужие руки и его смогут опередить в поисках сокровищ. Он так разволновался, что даже не обратил внимание на игривый тон Мэри, хотя и сопровожденный шлепком.
- Непруха! - вслух пожаловался он. -  Такое дело, - и кто-то спустил его в сортир! Ну, ничего, выкручусь: у меня же есть подробное описание того, как туда добраться. А это поважнее карты.
Тем временем Мэри уже спустилась далеко на юг и вовсю орудовала губкой по его впалому животу. Джек залюбовался ее руками, по локоть погрузившимися в воду: крепкие, мускулистые, но при этом по-женски красивые и гладкие и покрытые легким загаром, они просвечивали сквозь толщу воды и заставляли его волноваться еще сильнее.
- Ты там поосторожнее внизу, - на всякий случай предупредил он. - Без карты я как-нибудь обойдусь, а вот без дружка своего - вряд ли.

- А кто виноват, что от меня нужником несёт? - взвился Джек. - Кто мне на голову вылил галлон помоев?
Разозлившись, он схватил губку и начал яростно тереть места, скрытые водой от взгляда Мэри: низ живота и ноги.
- Не трогает она моего дружка, - процедил он вполголоса, умеряя прыть и деликатно касаясь губкой упомянутого джентльмена, который уже давно поднял свою любопытную и горячую голову и ожидал вознаграждения. - Ну и не надо его трогать: он вроде и не просил, да и я тоже.

- Что значит "обжимались"?! - возмутился Джек, помимо воли бросая взгляд на намокшую ночную рубашку Мэри, обрисовавшую ее стройные ноги. - Значит, вот как ты к этому относишься...
Ему стало так обидно, что он отвернулся и принялся яростно намыливать голову.
- Дай еще чистой воды - мыло смыть, не то мне глаза выест! - попросил он, все еще не глядя на Мэри.
Он был оскорблен до глубины души. Для него та ночь на острове стала незабываемой и имела огромное значение, а для Мэри, выходит, она была просто одним из ничего не значащих эпизодов, а он - одним из вереницы случайных любовников, так сказать, на один раз. Теперь понятно, почему она так неохотно и не сразу призналась в том, что Джонни - его сын.
Джек шмыгнул разбитым носом и почувствовал, как защипало в глазах. Но это было не воздействие мыльной пены, вовсе нет.

Джек обтекал: в прямом и переносном смысле. Ручьи воды из ведра и потоки язвительных слов, обрушившиеся на его бедную голову, заставили его закрыть лицо руками. Он тер глаза, в которых перемешались злые слезы и мыльная пена, и думал, что ответить ему нечего. Ведь и правда бросил! И корабль увел. Ну а что ему было делать, когда оскорбления Мэри у него уже в печенках сидели, и он понимал, что если не сделает упреждающий шаг, бросят его - и куковать ему тогда на необитаемом острове до скончания дней.
- Ты тоже в долгу не осталась, - наконец буркнул он, отбрасывая мокрые волосы со лба и расчесывая их пальцами. - Око за око, зуб за зуб, корабль за корабль. Только я у тебя угнал пустую развалину, а ты у меня - крепкий парусник, набитый золотыми слитками. Но мне не жалко, нет: я тебе уж сколько раз повторил: это для Джонни!
Джек поднялся во весь рост и огляделся в поисках полотенца или простыни, чтобы вытереться.

- Чего прошлое ворошить, - угрюмо откликнулся Джек, морщась от того, что Мэри старательно пытается содрать с него кожу. - Виноват, не спорю. Но теперь у нас есть общее: Джонни! И хорошо ли ему будет расти, видя, как мать с отцом постоянно собачатся? Да не три ты так, христом-богом прошу! Я ж не носорог, у меня кожа тонкая!
У Джека все тело горело от соприкосновения с простыней из грубой холстины, но сам факт того, что Мэри, несмотря на всё её ожесточение, все-таки взяла на себя труд самолично его обсушить, наводил на размышления.
- Эй... - сказал он миролюбиво, выпростав руки из-под простыни, и, обняв Мэри, привлек ее к себе. - Если б я мог без тебя жизни радоваться, сидел бы не на Ямайке, а на удаленной плантации и пил бы кокосовую воду с сахаром. Или вернулся бы в Англию: я ведь теперь не пират, а верный слуга Короны. Кончай сердиться, голубка моя: никого краше тебя для меня нет на всех Карибах.

Джек оказался прав: Мэри действительно не просто так, от доброты душевной, предложила ему омовение в корыте. Что ж, он был готов воплотить в жизнь ее и свои самые смелые и потаенные желания. Кухня располагала для этого всеми удобствами: от очага изливалось приятное тепло, пол был чисто выметен, а на столе могли уместиться четверо в ряд. В пещере на необитаемом острове у них и таких условий не было! Единственное, что смущало Джека - присутствие рабов, которые вечно появлялись в самый неожиданный момент.
- А если кто-нибудь зайдёт? - осведомился он, хотя поцелуй Мэри и близость ее тела притупили бдительность.