- К ужину не опоздай! - крикнул ему вслед Атау. - Ужинать будем на сеновале: мужчинам не позволено трапезовать вместе с сестрами.
- А к мессе ихней нашему брату тоже ходить не дозволено? - проворчал ему вслед Джек и продолжил свой путь  к гостевому дому.
Чувствовал он себя на удивление бодрым, несмотря на то, что руки и спину ломило от тяжелой работы. Чистый воздух и тишина монастыря действовали на него как лекарство. Он поймал себя на мысли, что ему будет жаль покидать эту тихую обитель, чтобы снова идти непонятно куда и зачем, как он делал всю свою жизнь. Впрочем, за чем - было понятно: за мифической птицей, сверкающей золотым опереньем, которую он собирался ощипать, как рождественского гуся. И разумеется, птица снова улетит, не дав ему этого сделать. Интересно, Мэри чувствовала хоть иногда что-то подобное? То, что вся эта непрекращающаяся погоня за богатством и гроша ломаного не стоила. А если они сгинут в этих горах? Джек постарался отогнать от себя эти мысли, тем более что из монастырской кухни тянуло запахом свежеиспеченного хлеба, а работа на свежем воздухе пробудила в нем голод. Он  представил себе как садится за длинный стол и, не понимая почти ни слова, внимательно слушает молитву, которую вслух читает по-испански или на латыни одна из сестер, прежде чем всем будет позволено преломить хлеб и пожалел, что это невозможно.
Подойдя к окну кельи, в которую поселили женщин, Джек наклонился, поднял с земли мелкий камешек, который пропустила метла монахини, подметавшей двор, и кинул его в окно. Стекол в окнах не было, их заменяли деревянные ставни, которые сейчас были распахнуты и позволяли Джеку видеть, что происходит внутри. Гбемизола и Джаретта занимались любимым делом черномазых, - чесали свои густые и курчавые лохмы, - а Мэри стояла перед ними со строгим выражением лица, - наверное, только что отчитала нерадивых рабынь за леность. Камешек, метко пущенный Джеком, попал точнехонько в вырез платья Гбемизолы, и она испуганно взвизгнула и выронила из рук гребень

- Да нет, с чего бы нам уставать? - спросил Джек и, подмигнув Мэри, добавил, - Ну, насчет Сола и Атау не знаю точно, а я еще готов потрудиться... Приходи ночью на сеновал? Я Соломона и Атау попрошу снаружи, на завалинке посидеть, тут воздух чистый, им дышать полезно.
И, страшно довольный как своим метким броском, напугавшим Гбемизолу, так и шуткой, которой он только что позабавил Мэри, ухмыльнулся. Впрочем, он не так чтобы и шутил, приглашая жену разделить с ним спальное место.
Джек бросил еще один взгляд в окно и заорал:
- Эй, Гбеми, ты куда смотришь-то? Джонни кувшин себе на голову натягивает, - как снимать будем?

Джек, сдвинув брови, наблюдал за тем, как рабыни пытаются избавить его сына от шлема, который он натянул себе на голову, и порывался перескочить через низкий подоконник и взять дело в свои крепкие мужские руки. Наконец попытки Гбемизоды и Джаретты увенчались успехом и Джек с облегчением увидел улыбающуся рожицу малыша: казалось, его сына нисколько не взволновало и не напугало то, что произошло. Возможно, если бы его мать повела себя иначе, он разразился бы рыданиями, но, услышав громкий смех Мэри, успокоился.
Джек вернулся к прерванной беседе.
- С чего это мне должно быть стыдно? - спросил он Мэри, - Я тебе муж и кто? И ты вроде бы не монашка, по крайней мере с утра ею не была.

Джек тоже задумчиво пошевелил бровями:
- Ну и до чего договорились? Говори, не темни, как с Дэйви Джонсом. Небось дар какой надо монастырю принести, чтобы Джонни с няньками здесь мог остаться?
Деньги-то у них были, но не такие уж и большие, а испанские католики, насколько представлял Джек, на мелочи не разменивались. Было и еще одно обстоятельство, которое сильно его тревожило, и он задал еще один вопрос:
- Аббатиса тебя не склоняла к тому, чтобы Джонни окрестить по католическому обычаю?

Джек уставился на Мэри, его затрясло от негодования.
-Ты в своём уме, мать? Черт с ними, с деньгами, но ты правда согласна своего ребенка в монастырь отдать?  А, ну да: ты же решила больше детей не заводить... только я вот как-то в этом не уверен.
Правда, Джек не был уверен и в том, что аббатиса как-то сможет проверить, сколько у них денег и есть ли второй ребенок. Но сам факт, что Мэри согласилась на ее условия, его глубоко  возмутил.

- Шутница, - пробурчал Джек, в сердцах пиная камешек, которому не посчастливилось  оказаться рядом с мыском его сапога. – Ну хорошо, а если мы без золота вернемся – как расплачиваться будем за постой? А что, если она Джонни нам без денег не отдаст, а отправит его в мужской монастырь?
Представив сына в одеянии католического монаха, Джек аж побледнел. Он-то для Джонни готовил другую стезю: сначала привольная жизнь на плантации отца, затем обучение в Англии, а потом – управление собственным банком или на худой конец владение несколькими  торговыми кораблями, хотя дело это было рискованное и неблагодарное. И конечно, своя семья: красавица-жена из хорошей семьи, куча детишек. Джек уже представлял, как подкидывает младшего внука на колене, играя с ним в потешки, а старший раскачивается на деревянной лошадке, размахивая копией абордажной сабли.
- Рискуем мы сильно, оставляя его тут, - мрачно добавил он, глядя, как Гбемизола воркует над Джонни. – А я не хочу рисковать своим единственным чадом, тем более ты уж зареклась других от меня рожать.

Джек смерил Мэри взглядом: ну ясное дело, нашла, чем подколоть, обвинив в трусости. А о том не подумала, что аббатиса может, их не дождавшись, сплавить Джонни в мужскую обитель незнамо куда, и потом ищи его свищи по всему вице-королевству: тут монастырей было больше, чем кораблей в море. Кто ж знает, сколько лет они эти проклятые сокровища искать будут? Но Джек уже зарубил на носу: с женщиной спорить - что против ветра плевать, особенно когда она - твоя законная жена. Не сказав ни слова Мэри, он подошел к окну и гаркнул:
- А ну дай мне сюда сына! Я его сам накормлю - нам на сеновал Атау ужин принесет. Пусть малец хоть немного побудет в мужской компании.
Гбемизола вытаращилась на Мэри, ожидая ее согласия или отказа, и Джека это так взбесило, что он с трудом удержался, чтобы не влезть в келью и не отобрать Джонни силком.
- Могу я с сыном лишний час провести перед долгой разлукой? - спросил он, обернувшись к Мэри и уже предчувствуя новую ссору.

Джек взял сына на руки, чувствуя, что его гнев стихает: как будто на бушующие волны кто-то пролил масло.
- Хер я ей тебя верну через час, - пробормотал он, удалившись от Мэри на безопасное расстояние, откуда она не могла бы услышать его слова. - Ишь ты, больше не хочет она мне детей рожать! Ну ладно, на меня ей всегда было плевать, но хоть бы о тебе подумала! Каково тебе будет жить на белом свете одному, без братьев, без сестер. Вот у меня были и те, и другие, - совсем другое дело!
Джек не стал рассказывать Джонни о том, что своих братьев и сестер он не видел с тех пор, как дал дёру из отцовского дома в Лидсе, и честно говоря, по ним не особо скучал. И положа руку на сердце, его беспокоило совсем другое: заявление Мэри о том, что детей она больше заводить не собирается, означало одно: их быстрый и яростный перепихон под дубом был последним, иначе как она могла бы быть столь уверена в будущем?
Атау принес им по-монастырски скромный ужин, но Джек уплел его за обе щеки, а хлебный мякиш, размоченный в воде, отдал Джонни и тот с упоением начал его сосать. После ужина они немного поиграли: Джек бросался в Джонни пучками соломы, рычал, вытаращив глаза, и подбрасывал сына в воздух, а тот заливался счастливым смехом. Но наконец оба устали и глаза у них начали слипаться. Джек улегся на солому и положил Джонни себе на живот, ощущая приятную тяжесть его крепко сбитого тельца.
- Спокойной ночи, сынок,  - сонно пробормотал он, прижимая сына к себе, и спустя несколько мгновений обоих сморил здоровый и крепкий сон.

Джек проснулся от  крика какой-то ночной птицы и не обнаружил Джонни. Рядом похрапывал Соломон, но Атау тоже было не видать. Его вдруг обожгла старшная мысль: что, если индеец украл Джонни? Зачем ему это надо, Джек и предположить не мог, но кто знает, что в головах у этих нехристей... А вдруг ему младенец для жертвоприношения какому-нибудь идолищу поганому понадобился?
Джек резко сел и затряс Соломона. Тот недовольно застонал и открыл глаза.
- Где Джонни? - прошипел Джек. - Ты позже заснул - видел кого?
- Никого я не видел,- недовольно пробасил гигант и, повернувшись на бок, снова провалился в сон.
- Твоя женщина приходила, забрала ребенка, - послышался монотонный, лишенный интонаций голос Атау. Индеец сидел в нескольких ярдах за спиной Джека и покуривал трубку. У Джека отлегло от сердца.
- Ты сеновал-то не спалишь? - ворчливо поинтересовался он. - Курил бы снаружи...
- Приора запрещает курить , - невозмутимо отозвался Атау.
На этом их разговор закончился. Джек еще немного посидел на соломе, раздумывая: уснуть ли снова или навестить Мэри. Ну так, чисто убедиться, что индеец не соврал.
- Я выйду отлить, - сообщил он Атау. - Где тут отхожее место?
- За коровником, - сообщил Атау и выпустил изо рта облако ароматного дыма.
Джек спустился вниз по шаткой приставной лестнице и навестил отхожее место, после чего отправился к гостевому дому. Ставни были плотно закрыты, поэтому он постучал в них и негромко спросил:
- Мэри, это я! Джонни с тобой?

- Ну задрых – притомился за день чуток...
Джек ухмыльнулся, увидев, что Мэри держит в руке сапоги. Знать, собралась выйти к нему, если что.
- Хочешь, прогуляемся немного? – спросил он без всякой задней мысли, потому что нерассчитывал на большее. – Ночь какая тихая, красивая! Я еще вот что спросить хотел: может, мы утром по-тихому уйдем, с Джонни не попрощавшись? Мне кажется, лучше так, иначе горевать будет сильно малец.
У Джека сердце защемило, как только он представил Джонни, заливающегося слезами и рвущегося с рук Гбемизолы вслед за матерью. Как он тут без них будет, Джек не представлял. И как они без него, тоже. Да и рабыни начнут рыдать и только усугубят тем и без того непростое положение.

Джек, наверное, ушел бы прямо сейчас, чтобы не мучаться дольше: внезапно разлука с Джонни показалась ему невыносимой, и оставаться в монастыре еще на несколько часов казалось ему сущей пыткой. Но Мэри была права: они лишь собьются с дороги в этакой темноте.
- Сестра Мануэла начнет вопросы задавать, куда это мы намылились в такую темь, - со вздохом сказал он. -  Давай здесь погуляем. Пойдем к пруду, - там нас точно никто не увидит.
И он повел Мэри в дальний угол монастырского подворья, где находился небольшой зарыбленный пруд, - неотъемлемая часть любого монастыря и источник постной пищи.
- Интересно, какую рыбу они тут разводят, - задумчиво сказал он, пытаясь отвлечься от мыслей о предстоящем им с Мэри путешествии.

Вопрос Мэри застал Джека врасплох. Он устремил взгляд на темную поверхность пруда, которая изредка подергивалась легкой рябью от того, что рыба всплывала наверх, и подумал, прежде чем ответить. Он вынужден был признаться себе, что его пыл значительно поугас, но это было вызвано прежде всего тем, что его тревожила судьба Джонни, остававшегося на попечении католических монахинь и чернокожих рабынь - то есть тех разновидностей женщин, которым Джек инстинктивно не доверял. Но мог ли он сказать об этом Мэри, жизнь которой зависела от выполнения кабального договора, заключенного с капитаном призрачного "Летучего Голландца"?
- Ни капли не жалею, - твёрдым голосом произнес он и, нашарив руку своей боевой подруги и жены, крепко ее сжал. - За  Джонни малость переживаю, а в остальном - кремень!

Джек сидел тихо, как мышь в подполье, - боялся спугнуть момент. Мэри редко баловала его такими вот неожиданными проявлениями любви и ласки. Он размышлял, что бы это все значило, но потом решил, что бесполезно пытаться понять душу женщины - достаточно ее любить такой, какая она есть, и поцеловал Мэри в ответ, с такой же страстью, как и она его, и так же искренне. 
- Луна-то какая сегодня! - сказал он. - И звезды, и вообще...
Раздался тихий всплеск - какая-то большая рыба на мгновение вынырнула, чтобы посмотреть на влюбленную пару, и снова ушла на глубину. У Джека стеснило сердце - и от осознания скорой разлуки с Джонни, и от того, что он был счастлив от мысли, что они с Мэри будут какое-то время снова вдвоем, как на заре их отношений, на необитаемом острове. Впрочем, местные горы были обитаемы, и кто знает, с кем и с  чем им придется столкнуться во время долгих скитаний.
- Оружие не забудь, - напомнил он жене, хотя и знал, что Мэри скорее забудет свои штаны, чем оставит мешок с оружием. - И надо с собой жратвы прихватить на первый день, вот только где ее взять, если мы на рассвете уйдем и завтрак пропустим?

- Молодец, а я не догадался у Соломона попросить краюху, - разочарованно промолвил Джек. - Хотя думаю, просить было особо и нечего: для него тот ужин, что нам принесли - на один зуб, он его мигом проглотил.
От мыслей о хлебе насущном его отвлекли прохладные ладошки Мэри, забравшиеся ему под рубаху. Джеку стало щекотно и он поежился и хмыкнул, хотя и догадывался, что Мэри таким образом флиртует с ним и и пытается развести на нечто большее, чем шутливые ласки. Джек стал прикидывать, в какой укромный уголок подворья ее можно было бы отвести, но тут за его спиной раздался негромкий голос Атау:
- Вот вы где! А я уж решил, что вы ушли, не попрощавшись.  Я вам еды в дорогу собрал. Вернее, не я, а сестра Констанца. Она сегодня хлеб к завтраку печет, вот и дала каравай, а к нему - остатки от вчерашнего ужина.
Джек обернулся и посмотрел на Атау: тот держал в руках довольно вместительный мешок, полный под завязку.
- Там копченая рыба, хлеб, орехи, сухофрукты, - начал перечислять Атау. - Горшочек меда, круг овечьего сыра, бутылка масла и мешочек с солью. Да еще пучок трав от лихорадки - я ее научил в травах разбираться, вот она и сушит теперь на весь монастырь.
- А чего это сестра Констанца так к нам расположилась? - с подозрением спросил Джек, не привыкший, чтобы ему что-то давали бесплатно.
- Не к вам, а ко мне, - поправил его Атау. - Я ее от черной оспы спас пять лет назад. Да и не только ее.
- Ясно, - сказал Джек, хотя ничего ему было не ясно. От черной оспы помирали все или почти все и он решил, что индеец заливает. Небось приглянулся монашке, вот они и... - Давай сюда мешок и спасибо тебе и сестре Констанце.