Джек тут же ухватился за протянутую ему соломинку, хотя и не знал точно, подразумевала ли Мэри то, что он услышал в ее словах. Ему страшно хотелось оказаться с ней наедине. Рабам и Джонни ничего не грозило, раз все бандиты были перебиты, а к индейцу он почему-то проникся полным доверием, в отличие от Мэри. Не станет же тот вредить Джаретте, на которую явно положил глаз!
- А давай спустимся к баркасу? - предложил он. - Сол и Атау женщин и Джонни охранять будут. А мы с тобой переночуем там, а с утречка пораньше соберем все, что нужно и вернемся сюда. Сегодня возвращаться  по темноте не с руки: в лесу заплутаем.

Джек с облегчением перевел дух. Почему-то он боялся, что Мэри, окинув его ледяным взглядом, как она это умела, презрительно фыркнет или высмеет его предложение.
- Щас вернусь, - торопливо сказал он и ринулся к хижине, где у бандитов (он мог бы прозакладывать на это свою капитанскую треуголку) должен был быть заныкан солидный запас бухла.
Его предположения подтвердились: перевернув вверх дном все на крошечной кухне, Джек обнаружил бутылку самогона, который резко попахивал виноградными отжимками*. Ни рома, ни других благородных с точки зрения пирата напитков не нашлось, пришлось удовольствоваться этим. Сунув бутылку в глубокий карман, Джек поспешил обратно к Мэри.
- Я готов, душа моя, - отрапортовал он. - Оружие при тебе? А то неровен час свалится нам на голову какая-нибудь пума.
- Фонарь возьми, он в кладовой стоит, - посоветовал Атау,- Не то в темноте сойдете с тропы и оружие вам уже не поможет.
Джек признал, что это здравая идея, и снова сбегал в хижину. Фонарь был заправлен маслом, и Джек зажег фитиль от хворостины, которую сунул в костер.

*Писко, перуанский виноградный самогон, очень крепкая штука

- Не думаю, что пытался, - беззаботно откликнулся Джек. - Хотел бы убить, - я бы сейчас тут с тобой не разговаривал. Странный он парень, признаю, но для нас все индейцы странные, как и испанцы, как и французы. Зато от него пользы много: он тут каждую травинку знает. А еще я хочу, чтобы он меня научил яд для стрел варить и из духовой трубки стрелять, - это как пить дать пригодится. И к монастырю нас никто, кроме него не проведет, мы этот монастырь можем три года искать, лазая по горам. Короче, без проводника тут никак, и Атау не из худших.
Лес полнился криками ночных птиц и зверей, от которых становилось жутковато. Джек нес фонарь и вспоминал слова Мэри о том, что светом они лишь привлекают к себе внимание. С одной стороны, зерно правды в ее словах было, с другой, лесные хищники, в особенности крупные кошки, прекрасно видели и в темноте, а также чувствовали запах добычи, поэтому вряд ли фонарь мог навредить, а вот от падения и сломанной ноги спас бы.

- Я тебе верю, как себе, - заверил супругу Джек и повыше поднял фонарь, поскольку солнце скрылось за горизонтом и берег, на который они вышли, погрузился в полную темноту. Только луна освещала белый песок и одинокий баркас с повисшими парусами. Тела убитых бандитов смыли с берегового песка приливные волны и только труп Мигеля так и лежал на палубе, устремив в темное небо застывший взгляд. Джек не стал церемониться: поставил фонарь у штурвала и сбросил тездыханное тело за борт.
- Толстяка жаль, - вдруг сказал он. - Дружка этого тощего засранца. Он бы тебе понравился: так о Джонни радел, ну ровно родной отец! Кто ж знал, что его пума прикончит...Эх, у каждого своя судьба, - интересно, что нас с тобой ждет. Давай-ка выпьем за упокой душ всех моряков, что скончали свои дни кто в море, а кто и на суше!
Джек вытащил из кармана бутыль с виноградным самогоном, выдернул затычку и приложился к горлышку.
- Крепкая штука, аж до самых печенок пробирает! - крякнув, сообщил он Мэри и протянул бутылку ей.

- Волоком мы его тащить собирались не здесь, а в Никарагуа: от озера до берега Тихого океана, там всего миль пятнадцать. Кто же знал, что нам подсобит старый чертяка Джонс и в один момент перенесет нас из Атлантики к перуанскому берегу, - возразил Джек, принимая бутылку обратно. - А кстати, ты мне так и не сказала, о чем ты с ним договорилась. Может, я чем смогу- помогу? В любом случае - за твою и нашу общую удачу!
Джек отхлебнул из бутылки и обнял Мэри, глядя на звездное небо. Но мысли у него были не слишком радостные: он подозревал, что договор, который Мэри заключила с капитаном «Летучего голландца», был выгодным для капитана и кабальным - для нее.

От поцелуя Мэри из головы Джека тут же улетучились все мысли. Даже кабальный договор с Дэйви Джонсом перестал его волновать.
- Ты... чего? – охрипшим голосом пробормотал он, когда поцелуй закончился, и снова отхлебнул из бутылки, набираясь храбрости. Неужели Мэри его простила? Она, которая не прощала никого! А может, просто дразнила, чтобы оттолкнуть в самый решительный момент, когда в штанах станет тесно? Впрочем, изношенные ситцевые штаны Джека уже сейчас готовы были лопнуть.
- Может, присядем куда-нибудь? – несмело предложил он, озираясь в поисках удобного места, на которое можно было бы присесть, а потом и прилечь. – Чёт мне эта бормотуха в голову ударила.

Джек уселся рядом, гадая чем всё это закончится. Может, крепкий самогон свалит их с ног и они заснут прямо здесь, на палубе, даже не обнявшись напоследок. А может... Впрочем, он не слишком надеялся на то, что Мэри подпустит его к своему роскошному жаркому телу, а предлагать свои услуги, тем более настаивать на них, боялся. Да уж, вышколила его эта тигрица!
- Что я, дурак? - недовольно спросил он. - Конечно, о сокровищах я ему ни словечка не скажу. Пусть доведет нас до монастыря, а дальше видно будет, брать его с собой или нет. Слушай, а чего это он на Джаретту запал? Он парень видный, можно даже сказать красивый, а она, ты уж меня извини, - страшна, как смертный грех, ни рожи ни кожи! Гбемизола та красотка, не спорю, а эта...

- Бетти - служанка в таверне, не более, - возразил Джек. - Может, она на меня глаз и положила, потому и эту дурацкую записку написала, а я на нее - нет. Не было между нами ничего, понимаешь? Жизнью Джонни клянусь, что не было, а Джонни - самое дорогое, что у меня есть, кроме тебя!
Джек с тоской поглядел на небо, с которого на него холодно и недоверчиво взирали звезды. Они ему не верили, так же, как не верила Мэри. Вот надо же было ей вбить себе в голову такое: он - и черномазая рабыня! Джек отхлебнул еще глоток самогона, хотя и чувствовал, что уже достаточно.
- Я тебя люблю, слышишь? Только тебя, - пробормотал он заплетающимся языком и потянулся к Мэри. Уткнулся губами ей в шею и замер, не решаясь двигаться дальше.

Джек положил горячую ладонь на руку Мэри и погладил ее, понукая действовать смелее. Его дружок уже давно рвался наружу, чтобы взглянуть на звёзды своим единственным глазом, и прикосновение сильных пальцев Мэри лишь раззадорило его еще больше.
- Кому-то не терпится выйти на волю, -пробормотал Джек, поцеловав Мэри в шею, и начал расстегивать штаны. От волнения его пальцы никак не могли справиться с пуговицами, застревавшими в тесных петлях, и он негромко чертыхнулся.
- С тобой всегда как в первый раз, - сообщил он уже громче и искоса взглянул на прекрасное лицо своей возлюбленной, обращенное к нему в профиль.  И тут ему в голову пришла неожиданная мысль, показавшаяся ему свежей и интересной. Они с Мэри еще никогда не занимались любовью в воде - стыд и срам для двух насквозь просоленных морских бродяг! Справившись со штанами, Джек скинул с себя и все остальное и предстал перед Мэри во всей своей красе с дружком, устремленным к звездам.
- А давай водичку попробуем? - предложил он. - Только побыстрее решай, а то мне уже невмоготу начать доказывать тебе то, в чем ты и так уверена. Скажешь, нет?
Джек наклонился и впился жадным поцелуем в губы Мэри, отчего его  непоседливый друг возбудился еще сильнее и даже начал вздрагивать от нетерпения.

Джек немедля последовал за Мэри, хотя как всегда немного ошалел от вида ее обнаженного тела: столь стремительное превращение из грозного пирата в штанах и шляпе в прекрасную женщину завораживало. Погрузившись в воду с головой, он открыл глаза и первое, что увидел – белый овал бёдер с черным треугольником посредине и  пару длинных стройных ног, которые, оттолкнувшись от песчаного дна, устремились вверх, к душистому, пропитанному запахами прибрежных растений воздуху, круглому диску луны и ярким звездам. Он тоже оттолкнулся от дна и вынырнул на поверхность, протягивая руки к ундине, чьи полные груди, отливавшие в лунном свете матовым серебром, притягивали его, как натертый шерстью кусок янтаря притягивает к себе железный наконечник копья. Его копьё было готово пронзить Мэри, и Джек, дрожа от нетерпения, обхватил ее руками и прижал к себе, целуя мокрые от морской воды губы. Это был лучший вкус из всех знакомых ему: щедро посоленный, отдававший горчинкой и терпким запахом водорослей, извивавшихся в воде и поднимавших свои головки, как рассерженные змеи. Джек подхватил Мэри под колени, чтобы она смогла обхватить его бедра ногами, но сила тяжести снова безжалостно увлекла их обоих на дно

Джек успел засомневаться, настолько ли хороша была идея заняться любовью в воде, а если выражаться точнее - под водой, где не на что было опереться и нечем было дышать, но Мэри быстро развеяла его сомнения. Она делилась с ним драгоценными глотками воздуха, то есть тем, без чего не мог существовать ни один человек, а он с нею, - тем, что составляло главное достояние мужчины. 
Под водой все выглядело иначе: очертания теряли резкость и виделись как сквозь тусклое стекло, а главное, там царила полная, оглушающая тишина, делающая все происходящее еще менее реальным. Мимо их переплетенных в любовном экстазе тел проплыла ярко раскрашенная любопытная рыбка, а за ней - целая стая серебристых дорадо, украшенных золотистыми полосками. За ними важно и неторопливо следовал огромный голубой марлин, а неподалеку распласталась на песчаном дне пятнистая камбала. Все это Джек отмечал чисто машинально, замечая безмолвных свидетелей, что называется, одним глазом. Он был полностью поглощен новыми, непривычными ощущениями, - мысли в голове у него метались, как стая потревоженных тунцов. То ему казалось, что Мэри - родная сестра той русалки, что подарила ему жемчужину*, а он - морской конёк, внезапно выросший до размеров сухопутного жеребца, то чувствовал себя дельфином, играющим с подругой в ласковых теплых волнах неподалеку от берега.
Как бы то ни было,  воздуха стало катастрофически не хватать, и Джеку пришлось снова подняться на поверхность вместе со своей возлюбленной, из которой он и не подумал выйти.

* См. эпизод "необитаемый остров"

- Эй, ты куда? - всполошился Джек, когда Мэри внезапно отстранилась, но тут же успокоился, увидев, как она провела ладонями по своему мерцающему в лунном свете мокрому телу, лаская себя и этим пробуждая в нем еще большее желание. Волны неторопливо накатывались на песок, омывая берег и две пары босых ступней: больших мужских и маленьких женских. Джек обнял Мэри и вместе с ней лег на песчаное ложе, окаймленное белым кружевом пены - лучшей постели моряку и пожелать было трудно. И пусть эта постель была значительно тверже и жестче, чем пуховая перина, но зато привычна для его жилистого, закаленного в плаваниях тела. Мэри была ему под стать во всех своих привычках, приобретенных в бытность пираткой,  однако Джек не хотел подвергать ее малейшему неудобству, поэтому лег на спину и усадил ее сверху, - так, как любила она и как время от времени предпочитал он.
- Ну давай, покажи, как ты умеешь, - усмехнулся он, принимаясь ласкать ее крепкие, молочно-белые  груди, давно не знавшие загара. Сжав пальцами ее левый сосок, он выдавил крохотную каплю молока, приподнялся и слизнул ее, задрожав от вожделения и отчаянно завидуя Джонни, которого Мэри прижимала к своей груди по первому требованию.

Джек обхватил ладонями на удивление тонкую, хотя и мускулистую талию Мэри и помогал ей, как мог, хотя она в его помощи не нуждалась: как всегда, была самостоятельна и двигалась к заветной цели с присущими ей решительностью и напористостью. По сути, это в ней Джеку и нравилось больше всего: его возлюбленная была не из тех изнеженных и ленивых дамочек, которые предпочитали лежать, как бревно, уповая на то, что за них все сделает партнер. Впрочем, сейчас в роли пассивной и податливой дамы оказался он сам, но это обстоятельство его не слишком огорчало: он вообще любил полениться и отдаться на волю волн. А волны ласкали их с Мэри тела так деликатно и нежно, что лишь добавляли удовольствия и делали наслаждение еще более острым, а их тихий шелест заставлял Джека думать о всякой всячине, не относящейся к делу. О том, например, что ему посчастливилось встретить женщину, которая была сурова и нежна одновременно, и, что самое главное, заслужить ее внимание и благосклонность. А ведь на его месте мог оказаться кто угодно! Другой счастливчик мог делить с ней постель и огребать оплеухи, которые она раздавала с такой щедростью, что уши у Джека постоянно горели огнем. От этой мысли Джек воспламенился еще больше и это сподвигло его на вполне закономерный шаг. Придерживая Мэри, он плавно перекатился со спины на саму Мэри, уложив ее на песок, и перешел от ленивого, хотя и крайне приятного времяпрепровождения к активным действиям, проникая в ее лоно  максимально быстро, глубоко и безжалостно и стремясь заполнить его своим семенем.  Это могло привести к неожиданным последствиям. Или, скорее, к ожидаемым, но Джек был совсем не против стать отцом еще одного мальчугана, - и чтобы на этот раз Мэри не смогла отрицать его отцовство даже под дулом мушкета.

Джек смотрел на разноцветные полосы заката, украсившие небо, рассеянно поглаживал голый живот Мэри и чувствовал себя приятно опустошенным и легким, как мыльный пузырь, плывущий по воздуху, как вдруг его ошеломило осознание того, насколько далеко они  ушли от тех мест, где родились. Фактически – на другой конец света! Перед его глазами расстилался  огромный и грозный океан, по ошибке названный Тихим. Сейчас он тоже казался тихим и безмятежным, но Джек знал, что в любую минуту это умиротворяющее и обманчивое спокойствие может смениться бурей. Вот и их жизнь была такой же: короткие периоды затишья сменялись ревущими штормами и грозами. И все же он не променял бы такую жизнь ни на какую другую, а Мэри – на другую женщину! Джек покосился на возлюбленную, лежавшую рядом: в ее густые блестящие волосы, намокшие от солёной воды, забились мириады песчинок. Он погладил ее по голове и сказал:
- Вернемся на баркас: я тебе  песок из волос вычешу.