Джек допил молоко, рассовал оставшиеся лепешки по карманам камзола, которым ссудил его Блумсквист, сыто рыгнул и встал, чувствуя, что готов отправиться в путь.
- Я всегда готов, любовь моя, - сообщил он Мэри, намекая на совсем иные подвиги, нежели на те, что имела в виду она.
Несмотря на то, что Джонни они еще не нашли, настроение у него заметно улучшилось, поскольку Мэри уже не смотрела на него волком и снова позволила ему быть рядом. А вместе они горы свернут - в этом Джек был уверен.
- Не знаю, готовы ли  Соломон и Гбемизола, - добавил Джек, невольно  принюхиваясь к мешку, из которого доносились аппетитные запахи копченого мяса и сыра. - Я их только что отправил собираться в дорогу. Сола ты сама выбрала, а я подумал, что Джонни понадобится нянька на обратный путь. Ты не против Гбемизолы, нет?

На зычный зов хозяйки тут же появился Соломон и направился было к двери, но Джек его задержал, спросив, где Гбемизола.
- Переодевается в сухое, - ответил Сол, уныло глядя на Джека. - Она же под дождем сколько провалялась без сознания. И голова у нее болит после удара.
Джек смерил чернокожего великана снисходительным взглядом, удивляясь его наивности:
- Я еще ни одной бабы не встречал, у которой бы голова не болела. Это у них отмазка такая  либо цену себе набивают, а ты лопух, если до сих пор об этом не знаешь. Ладно, давай так: хозяйка твоя сейчас наверное лошадей седлает. Я свою лошадь твоей крале уступлю, так и быть. А мы с тобой пешком потопаем. Надеюсь, в седле она удержится? Если нет, придется тебе ее на себе тащить.
Сол радостно затряс головой и побежал обратно, чтобы сообщить новость Гбемизоле.
Джек перебросил мешок со съестными припасами через плечо и вышел во двор. Доверять жратву черномазым он не собирался.

Собираясь уходить, Джек снова задержался: ему пришло в голову проверить, какой провиант Мэри взяла в дорогу. Увиденное его полностью удовлетворило и вновь разожгло аппетит. Сунув в мешок котелок, в котором можно было бы кипятить на костре воду и бросив туда же несколько луковиц и пучок сушеных трав, Джек наконец покинул трактирную кухню и направился к конюшне. Подоспел он вовремя: лошади были уже осёдланы и выведены наружу. Окинув взглядом статного вороного жеребца в шестнадцать ладоней ростом и  более изящную, но по виду выносливую гнедую кобылу с роскошной гривой и пышным хвостом, он восхищенно присвистнул:
- Ты только погляди, голуба: эта парочка - вылитые мы с тобой! Как их звать, не знаешь? Эх, жаль, мне на кобылке верхом проехаться не удастся: у Гбемизолы головка бо-бо, и я пообещал, что уступлю ей свою лошадку.
В глубине души Джек был рад-радёхонек, что ему подвернулся предлог для того, чтобы идти пешком. На лошади он бы чувствовал себя так же уверенно, как сухопутная крыса - на верхушке грот-мачты.

- Куда это ты бежать собиралась? - хмуро спросил Джек, - В какие такие дали?
Он представил себе, как возвращается в Кингстон, а Мэри и Джонни и след простыл, и где их искать - неизвестно. Он мог бы побиться об заклад на все свое золото, доставшееся ему от акций компании Южных морей, что Мэри не оставила бы ему прощальной записки с указанием места, где он мог бы найти ее и сына. И если бы не похищение Джонни, она бы с ним рядом и на гальюн не села.
Предложение положить съестные припасы в седельные сумки он проигнорировал. Лучше держать жратву при себе - так надежнее. Увидев приближающихся Сола и Гбемизолу, тоже ничего не сказал: все-таки их хозяйкой была Мэри, поэтому ей с ними и разбираться, и приказы отдавать. Конечно, в ее отсутствие он им даст понять, кто главный, но пока она находилась рядом, счел за благо не высовываться и не подрывать ее авторитет.
Подойдя поближе к гнедой кобыле, он потрепал ее по холке  и пожалел, что не прихватил из кухни морковки в качестве угощения,  - хороша она была, просто загляденье, а не лошадь!

- Поспеши! - бросил  Джек Солу, видя, как неторопливо тот привязывает к луке седла дорожные мешки с тем, что они с Гбемизолой взяли с собой в дорогу.
Соломон все делал медленно, но методично и аккуратно. Закончив с пожитками, он подсадил Гбемизолу на лошадь так ловко и легко, что Джек ему даже позавидовал: в мощных руках чернокожего великана рабыня казалась гораздо более субтильной, чем была на самом деле. Оделась в дорогу она не так, как обычно: ее дорожный наряд напоминал одеяния мавританских женщин, и Джек заподозрил, что Соломон уступил ей часть своих вещей, чтобы она смогла по-мужски сидеть на лошади: под длинной просторной туникой виднелись такие же длинные шаровары.
Наконец маленькая кавалькада двинулась в путь: впереди размеренным шагом шел Соломон, ведя под уздцы гнедую, на которой сидела Гбемизола, за ними топал Джек с мешком еды за спиной.
- С такой черепашьей скоростью мы до Спэниш-тауна через месяц только доберемся, - проворчал Джек, видя, что разрыв между ними и Мэри увеличивается.

Джек и сам понимал, что двигались они, как команда увечных калек: с деревянной ногой и то получилось бы быстрее.
- Слышал, что хозяйка сказала? - прикрикнул он на Сола, который думал лишь о том, чтобы его черномазую зазнобу не растрясло на лошади.
Сол обернулся и недоуменно посмотрел на него: выражение лица у великана было как у малого ребенка.
- Чего уставился? -  рявкнул Джек. - Шевели копытами - и своими, и лошадь подгони. Тут неподалеку есть две или три мелких плантации, которые надо проверить: сердцем чую, что на одной из них и прячется Вуд.

Джек по сути был согласен с Мэри: негры скорее были ненужным балластом и только задерживали их в пути. Но садиться на лошадь вместе с Мэри ему совершенно не улыбалось. Джек задумчиво покусал губу и стал привязывать мешок с едой к луке седла, в котором уверенно восседала Мэри.
- Предлагаю разделиться на время, - сказал он. - Впереди две небольшие плантации: одна в пяти милях отсюда по направлению норд-ост, другая чуть дальше, если ехать строго на север. Я сверну на первой развилке и доберусь до ближайшей пешком. Могу захватить с собой Гбемизолу, а ты бери Соломона. Встретимся в Спэниш-тауне, в трактире "Старая Бетти", идет?

Джек смолчал, глядя на след от плевка у своих ног. Любовь делала его гораздо более понимающим и снисходительным, чем он был по натуре, и он готов был подставить подруге любую щеку, понимая, что ею движет отчаяние и страх за Джонни. Не в него она плюнула, а в обстоятельства, которые подсунула ей судьба.
Взяв в руку поводья гнедой, он повел лошадь по дороге, ведущей к развилке, на которой собирался свернуть.
- Как голова? Болит? - осведомился он больше для порядка, чем из искреннего  интереса к самочувствию рабыни.
- Получше стало, - откликнулась та, с тоской глядя вслед удалявшейся фигуре Сола. - Как думаете, сэр: найдем мы мастера Джонни? Душа болит за него, а голова что? - пройдет.
- Уверен, что найдем. Скоро до плантации доберемся и расспросим хозяев, не видели ли они кого подозрительного. Ты так и не вспомнила, кто на тебя напал? А впрочем, твоя хозяйка права: скорее всего это Вуд. Я его в таверне заприметил: ходячая Смерть, такого легко запомнить и опознать.
- Может и легко, да только я его не видела, - вздохнула рабыня. - Голос помню, да что в том проку.
Следующие полчаса попутчики провели в молчании, - окружающую их тишину нарушало лишь размеренное постукивание лошадиных копыт да отрывистые крики птиц.
- Еще миля от силы - и мы у цели. - наконец нарушил молчание Джек. - Видишь впереди поле? За ним должна быть усадьба, туда и путь ведем. Скоро придется тебе спешиться, иначе не поймут, с какого перепугу я рабыне свою лошадь уступил.

Небольшое фермерское хозяйство  располагалось поодаль от дороги, и в темноте был смутно виден лишь приземистый дом, покрытый побелкой. К удивлению Джека, в одном из окошек, несмотря на поздний час, горел тусклый свет - по-видимому, хозяева еще не спали, или же их что-то разбудило, и они зажгли свечу.
Подведя лошадь к ограде, он привязал поводья к одному из опорных столбов и взглянул на Гбемизолу:
- Слезай, красавица, не то заснешь и свалишься с лошади. А впрочем, ты мне понадобишься...
Сняв рабыню с гнедой, он помог ей перебраться через невысокий плетень и перепрыгнул через него сам.
Вместе они подошли к двери, Джек громко постучал, и, заслышав шаги внутри дома, подхватил Гбемизолу на руки, шепнув ей на ухо:
- Делай вид, что тебе худо.
Из-за двери послышался недовольный и настороженный женский голос:
- Чего надо? Ночь на дворе! У меня ружье, и стреляю я хорошо.
- Мы из Кингстона, мэм, - откликнулся Джек. - Направляемся в Спэниш-таун. Хотели до утра туда добраться, да только моей зазнобе плохо стало, - всю лошадь заблевала, прошу прощения за прямоту. В тягости она - блюет и блюет. Вот я и решил помощи попросить. Не верите - выгляните в окошко.

Услышав женский голос, он изменил первоначальный план, сделав ставку на добросердечие хозяйки дома. Среди моряков и сухопутных жителей Ямайки было немало таких, кто предпочитал чернокожих дам и даже обзаводился с ними детьми. Никого это особо не удивляло,  а если и возмущало, то свои мысли они предпочитали держать при себе.
Спустя несколько томительных мгновений дверь распахнулась и Джек увидел рослую и крепкую плантаторшу с ружьем в руках. Однако при виде Гбемизолы, испускавшей жалобные стоны, ее суровое лицо смягчилось и она сделала приглашающий жест:
- Входите. Кухня налево по коридору.

Джек усадил Гбемизолу на стул и быстро оглядел чисто прибранную кухню, - теперь стало понятно, что именно ее окно было освещено: на столе в глиняной плошке стояла зажженная свеча. Фермерша явно жила одна, - иначе дверь открыл бы муж. Впрочем, хозяин дома мог и отсутствовать: мало ли какие дела у него были в городе. Мелкие фермеры частенько наведывались в город сами, поскольку у них не было управляющих, как у владельцев крупных плантаций.
Вслед за ним вошла хозяйка: Джек отметил, что ружья у нее при себе уже не было. Взгляд, который она бросила на Гбемизолу, не поддавался определению: в нем смешались острое любопытство и такая жгучая тоска, что Джеку показалось:  по какой-то причине эта женщина завидует чернокожей рабыне, которую обрюхатил белый мужчина.
- Давно в тягости? - спросила фермерша, ощупывая взглядом стройную фигуру Гбемизолы, которая никак не походила на беременную.
Рабыня на мгновение потупила взгляд, якобы смутившись:
- Нет, мэм: самое начало... Вот только худо мне, очень худо: наизнанку каждый божий день выворачивает. Неужто так со всеми бывает? У вас тоже так было? Ох...
Гбемизола согнулась и обхватила себя руками, глядя на фермершу большими выразительными глазами, в которых блестели слезы. Она настолько хорошо играла свою роль, что он впервые порадовался, что захватил ее с собой.
Фермерша отвернулась и стала наливать в кружку молока из глиняного горшка, закутанного чистой тряпицей.
- Нет, у меня так не было, - глухим голосом ответила она и, снова повернувшись к гостье, поставила перед ней кружку. - Выпей: молоко свежее, вечерней дойки.
Гбемизола отчаянно замотала головой:
- Спасибо, мэм, только у меня все, что заходит, тут же и обратно стремится.
Прислонившись к дверному косяку, Джек внимательно наблюдал за женщинами: казалось, что между ними идет второй, тайный и безмолвный разговор, не предназначенный для его мужских ушей.

- У вас дети есть? – спросила Гбемизола, не давая хозяйке дома свернуть с дорожки, которую она для нее проторила.
Фермерша ответила не сразу. Пауза была практически незаметной, но не для Джека, который внимательно прислушивался к разговору двух женщин.
- Есть, - наконец ответила она, выливая нетронутое молоко обратно в горшок и прикрывая его тряпицей. – на старости лет Господь подарил ребеночка. Я уж и не чаяла такой радости.
Эхом на ее слова откликнулся требовательный плач младенца, донесшийся из дальней комнаты дома.
Джек весь подобрался и метнул взгляд на Гбемизолу. Та явно растерялась, не зная, что сказать, поэтому он задал вопрос сам:
- Мальчик у вас или девочка?
И снова фермерша замешкалась с ответом, как будто решала, какой был бы правильным.
- Девочка, - после непродолжительной паузы ответила она. – Красавица, вся в отца. Только отец помер от малярии за месяц до ее рождения. Извините, мне надо ее проведать: наверное, проголодалась.
Гбемизола тут же поднялась со стула:
-Ой, мэм, а можно мне с вами? Так хочется поглядеть на малютку. Может, помогу чем: мне надо учиться, как с ребенком обращаться.
Фермерша бросила на рабыню посуровевший взгляд:
- Помощь мне не нужна, благодарю покорно.
И, взяв  свечу, вышла из кухни, прихватив горшок с молоком.
- Что думаешь? – шепотом спросил Гбемизолу Джек. – Странная она какая-то. И старовата для того, чтобы быть матерью младенца. Зачем она горшок с молоком унесла? Небось в титьках сухо, как в пустыне.
Гбемизола усиленно размышляла , - так усиленно, что на ее гладком лбу пролегла тонкая морщинка.
- Поглядеть бы на ребеночка, - наконец сказала она, вставая. – Я за ней пойду: скажу, что хотела до ветру выйти, да в темноте заплутала и ошиблась дверью.

- Иди, только осторожненько, чтобы не спугнуть, - согласился Джек и уселся на стул, чтобы зря стену не подпирать.
Гбемизола вышла из кухни и пошла на звук тонкого детского плача. Шла она медленно, почти на цыпочках, - так, чтобы половица не скрипнула, и чтобы не налететь в кромешной тьме на какой-нибудь предмет меблировки. Дойдя до двери двери, за которой хныкал младенец, и  осторожно ее приоткрыла, - всего на пару дюймов, чтобы посмотреть, что происходит внутри комнаты.
Хозяйка дома сидела на кровати, баюкая запеленутого младенца и вполголоса напевая ему колыбельную. Рядом с ней стоял горшок с молоком, с погруженной в него тряпице, которую она свернула жгутом. Из этого Гбемизола заключила, что так женщина кормила ребенка, используя пропитанную молоком тряпицу вместо материнской груди. Постепенно плач утих и воцарилась тишина: женщина тоже замолчала, но продолжала покачивать младенца, и вид у нее был при этом такой, как будто на нее снизошло благословение Божье. Она вся будто светилась изнутри, грубоватые черты ее лица разгладились и смягчились, и сейчас она напоминала Мадонну с младенцем Иисусом на руках.
Гбемизола прикрыла дверь и вернулась на кухню:
- Это ее ребенок, - сказала она Джеку. - А то, что своего молока у нее нет, - такое часто случается. У моей матери так было, когда мой младший брат родился, - последний из десятерых. Ей тогда уже сорок пять стукнуло.

- А ты самого младенца видела? - спросил Джек, выслушав Гбемизолу.
Рабыня отрицательно покачала головой:
- Я в дверную щелку подглядывала. Видела только ее, но этого достаточно: женщина так на чужого ребенка смотреть не будет.
Джека продолжали мучать сомнения: разрозненные кусочки головоломки, которую подкинула ему судьба, складывались в целую картину: близость плантации к Кингстону; вдова, никогда не имевшая детей и вдруг обзаведшаяся младенцем; отсутствие у нее грудного молока... Все это наводило на подозрения, но он доверился женскому чутью Гбемизолы. Рабыня проводила с Джонни много времени, и должна была бы узнать его голос, - вернее, плач. Но не узнала, и это доказывало, что младенец, - не Джонни.
- Ладно, уходим, - сказал он. - Ошиблись адресом.

Вернулась хозяйка дома: сейчас она выглядела смягчившейся и довольной жизнью.
- Останетесь на ночь? - спросила она Джека, бросив потеплевший взгляд на Гбемизолу. - В доме места много, постелю вам в одной из комнат.
Джек отрицательно покачал головой:
- Спасибо, мэм, но моей драгоценной лучше стало, а нам надо побыстрее до Спэниш-тауна добраться. Извините, что побеспокоили.
Распрощавшись с фермершей, Джек и Гбемизола вышли в ночную темень и вскоре копыта лошади снова глухо застучали по укатанной дороге.
- Ты как себя чувствуешь? - спросил Джек рабыню, - на этот раз уже с более искренним интересом, поскольку был впечатлен тем, как она вела себя в доме фермерши.
- Хорошо, сэр, - ответила та. - Только горюю, что нечем порадовать миссус Мэри.
Джек промолчал, хотя и его самого обуревали точно такие же чувства. К трактиру "Старая Бетти" они подошли незадолго перед рассветом*

*Расстояние между городами 25 км (15 миль), восход солнца в октябре на Ямайке примерно в 6 утра.