Монтагю немного помолчал, удивляясь и радуясь тому, как тонко Дик чувствует его настроение. Все-таки спросил, в чем заключалась услуга! Промелькнула было мысль, не вызван ли этот интерес ревностью, но Монтагю сразу же ее отмел: такой опытный человек, как граф Рамси, никогда бы не заподозрил в капитане "Орки" жителя Содома и Гоморры. Что ж, сейчас он расскажет Дикону об одной из своих самых дерзких и неудачных авантюр, но сначала придется признаться в том, о чем он предпочел бы умолчать.
- Я должен тебе кое-в-чем признаться, свет моих очей, и боюсь, что для тебя это будет слишком большим потрясением. Поэтому сначала выпей кактусовой настойки: она поможет тебе перенести тяжкий удар - несколько напыщенно произнес он, хотя никакого пафоса не ощущал: скорее, страх, от которого у него тряслись поджилки. Услышав его признание, Дикон вполне может встать и уйти, надавав ему пощечин, а может и плюнув в лицо. Монтагю был не из тех людей, что руководствовались принципом "Плюнь мне в глаза -божья роса", но от Дикона готов был стерпеть и это. Один только раз, разумеется. В качестве искупления за свой грех.

Монтагю, в свою очередь, осушил стакан, который наполнил для Дикона, и полной грудью вдохнул воздух, готовясь к прыжку с отвесной скалы.
- Ты упрекнул меня в том, что я забыл о тебе, - начал он, отодвигаясь подальше от Дикона, поскольку опасался резких движений с его стороны. - Но ты ошибался. О, как горько ты ошибался! Я не забыл (да и как я мог?): весь этот год я следил за тобой, за каждым твоим шагом. Если сосчитать, сколько денег я угрохал на осведомителей... но не будем о грустном. Ты имеешь полное право плюнуть мне в лицо, хотя, признаться, не советую тебе этого делать: не забудь, что в моих жилах течет горячая кровь. Все, чего я хочу, - быть честным с тобой и подготовить тебя к тому, что последует далее.
Монтагю напряг мышцы, готовясь дать отпор, если гордому аристократу вздумается опробовать на нем свои навыки кулачного боя.

Монтагю испытал сладостное чувство облегчения. Более чем спокойная реакция на его признание говорила либо о том, что он переоценил степень своего проступка, либо недооценил силу симпатии к нему графа Рамси. Интересно, если бы в таком же низком поступке графу признался Флинт или Томсон, остался ли он так же непоколебимо спокоен и более чем снисходителен? Пощупав не потревоженную чужим кулаком челюсть, Монтагю приступил ко второй части исповеди.
- Сочтемся позже, Дикон: это я тебе задолжал, а не ты мне. Я признался тебе в совершенном мной бесчестном поступке лишь затем, чтобы объяснить, откуда мне известно, с кем ты водил дружбу в Нассау. Все твои знакомства мне известны: странно, что мимо всевидящих очей моих информаторов проскочил капитан Томсон... Но речь пойдет не о нем, а о некой вдове Барлоу, с которой ты имел привычку распивать чаи - преимущественно в ее доме. Ответь мне: насколько тесные узы связывали тебя с этой женщиной? Я имею в виду не постель, а душевную привязанность. И еще: известно ли тебе ее настоящее имя?

С плеч Монтагю в буквальном смысле слова свалился тяжелый груз: большую часть предыстории можно было смело опустить. Опасность же получить поддых по-прежнему оставалась. Аристократы стояли друг за друга насмерть: сословная гордость и круговая порука были тем балластом, что поддерживал их обветшавший корабль на плаву. Восьмой граф Рамси сколько угодно мог убеждать себя в том, что всей душой любит некоего простолюдина, который  настоящих родителей своих даже краем глаза не видывал (впрочем, приемный сын боцмана подозревал, что его родная бабушка согрешила с графом или хотя бы с одним из шотландских баронов), однако сейчас ему предстояло проверить, насколько искренне его чувство, и выдержит ли оно известие, которым собирался ошарашить его любовник.
- Насчет постели я и не сомневался: вдова, как мне докладывали, без ума от Флинта и верна ему, как попугай своему шестку, хотя, если честно, это говорит лишь о том, что у нее дурной вкус. Хорошо, что ее прошлое тебе известно: мне не придется долго пересказывать лондонские события. Но знаешь ли ты, что ее законный супруг, Томас Гамильтон, жив и здоров, и недавно   во второй раз опутал себя ржавыми цепями Гименея? А кроме того, не позднее  сентября прибудет на Ямайку, чтобы занять губернаторский пост?

Преданность "вдовы" Флинту, духовная или телесная, ничуть не тревожила Монтагю. Его гораздо больше беспокоил сам Флинт, вернее, его возможные действия в том случае, если он узнает о причастности приватира Мак-Вильямса к похищению своей  любовницы. Еще больше он опасался, что Марлоу преисполнится к нему глубочайшим отвращением, когда узнает, что именно он был организатором похищения благоверной его собрата по сословию. Но отступать было некуда: позади остались лишь обломки злосчастного "Ганимеда".
- Ах, так тебе известна и подноготная нашего общего друга? - криво усмехнувшись, поддел он Марлоу. - Мак-Гроу -  девичья фамилия Флинта, если мне будет позволено так выразиться. Но речь пока не о нем. 
Монтагю встал с ковра и присел на край стола - поза, которую он позаимствовал у Марлоу, сочтя ее небрежно-аристократической.
- Да будет тебе известно, Дикон, что я организовал похищение леди Гамильтон из ее дома в Нассау и пытался доставить ее на Ямайку на своем курьерском шлюпе. Молчи! Попытайся выслушать меня с присущим тебе терпением и только потом делай те телодвижения, которые подскажут тебе твои понятия о морали, сословной круговой поруке и общественном благе.

Увидя помрачневшее лицо графа и истолковав это на свой лад, приватир преисполнился самых плохих предчувствий. Но тем не менее, продолжил:
- Все обернулось не так, как я  ожидал. Мой курьерский шлюп был захвачен испанцами  в Наветренном проливе, после чего на нем начался пожар. Команда попыталась спастись на плоту, а леди выбрала себе иной удел и приняла предложение капитана испанского шлюпа, отправившись с ним к берегам Кубы. Макори не присоединился к команде, доверив свою жизнь волнам, и если бы не капитан Томсон, я бы лишился своего побратима...Клянусь святым Христофором, я не желал леди Гамильтон зла: она была нужна мне лишь затем, чтобы с ее помощью пощипать перья новому губернатору.
Пальцы Монтагю судорожно вцепились в серебряную медаль с изображением святого Христофора, тускло поблескивавшую в вырезе его рубахи.

- Я использую твои возможности...
Душа приватира запела, вдохновленная доказательством любви к нему восьмого графа Рамси. Что было для него еще более важным - доказательством доверия и безоглядной преданности. Удовлетворенное тщеславие простолюдина, выбившегося в люди, смешалось с искренним чувством, которое он питал к человеку, стоявшему  на сословной лестнице неизмеримо выше его самого.
Монтагю бросил исполненный сомнения взгляд на узкий топчан, на котором и сам помещался с трудом, и повторил:
- Использую полностью... Но не здесь, а чуть дальше по коридору.
Гостевая спальня с широкой кроватью под балдахином не использовалась довольно давно: Монтагю не слишком жаловал гостей, но ради восьмого графа Рамси он готов был сделать исключение.