Настроение приватира  трудно было назвать радужным, но все же оно было на порядок лучше, чем до встречи с капитаном «Орки». Придя к обоюдовыгодному соглашению*, два капитана ударили по рукам и до поры до времени распрощались. Помимо прочего посулив  Адаму Томсону золотые горы в виде участия в нападении на испанский караван и доли в добыче,  Монтагю забрал с собой со шлюпа Макори – ослабевшего, едва ворочавшего языком, но живого.
Макори был с ним – это главное. Судьба экипажа «Ганимеда» не то чтобы перестала его волновать, но отступила на второй план. Корсары, флибустьеры, пираты, приватиры, -  как ни называй этих охотников за удачей, их роднило одно: все они ходили по краю и балансировали на острие ножа. Сегодня ты пьешь забористый ром, а завтра сделаешь последний в своей жизни глоток соленой воды. Выбрав ремесло приватира, Монтагю не слишком обольщался насчет длины отпущенного ему жизненного пути. То же самое касалось всех тех, кто делил с ним радости и невзгоды пиратской планиды, и если плот с экипажем не сумел добраться до берегов Эспаньолы, - что ж, значит, не судьба. Перевезя Макори с «Орки» в свою просторную лесную хижину, Монтагю при помощи черного слуги занялся тем, чем обычно занимаются сердобольные женщины, ухаживающие за тяжело больными: вымыл, переодел в чистое исподнее, накормил крепким мясным бульоном и дал выпить полстакана подогретого испанского вина, в которое была добавлена смесь ямайских целебных трав и корешков. Этих немудрящих средств оказалось достаточно для того, чтобы Макори смог связно поведать ему всю историю злополучного перехода «Ганимеда» из Нассау к Ямайке  до того момента, когда шлюп капитана Томсона подобрал его, уже почти полумертвого от усталости и жажды, в Наветренном проливе. Пообещав Макори предпринять все возможное для поисков Тариты, Монтагю оставил своего побратима на попечение слуги и удалился в свою комнату, размышляя о том, что одна из его многочисленных афёр лопнула, как мыльный пузырь. Птичка выпорхнула из позолоченной клетки и улетела туда, где поймать её не было никакой возможности. Но такой возможности не было и у Флинта, мести которого он, признаться, опасался. Не было ни одной ниточки, которая могла бы помочь Флинту выйти  на след "вдовы Барлоу" или связать её исчезновение с именем приватира Мак-Вильямса. А значит, с этой стороны организатору похищения разоблачение не грозило и можно было спокойно вернуться к прежним планам, связанным с ограблением каравана.
- Масса Вильямс! – марон, появившийся на пороге комнаты, склонился в почтительном поклоне. – К вам просится масса Флинт. Прикажете впустить?
Ухватки беглого раба, до тошноты напоминавшие манеры чопорного английского дворецкого, равно веселили и раздражали Монтагю.
- Проси, - коротко ответил он. – Масса Флинт – мой добрый друг.
Слуга отвесил еще пару поклонов и исчез, а Монтагю окинул взглядом  стол красного дерева, на котором, кроме письменных принадлежностей, географических карт и прочих бумаг, были початая бутылка рома и единственный стакан, пока еще чистый. Тяжелые шаги Флинта вызвали в его памяти образ каменного гостя, созданного бурной фантазией Тирсо де Молины. Сам же он чувствовал себя не хозяином дома, а севильским распутником – впрочем, в присутствии Флинта такое чувство возникало у него всегда.
- Входите, Флинт! – преувеличенно бодрым и радушным тоном крикнул он, еще не видя гостя. – У меня для вас хорошая новость и бутылка наилучшего ямайского пойла!

Как и предполагал Монтагю, встреча с Флинтом походила на конклав, а сам капитан – на одного из кардиналов, собравшихся для избрания нового папы. За все время разговора Флинт не выдавил из себя даже подобия улыбки, говорил строго по делу и сверлил компаньона взглядом, которому позавидовал бы инквизитор. Даже сообщение Монтагю о том, что он нашел третьего участника рейда, не вызвало у Флинта восторга, по крайней мере внешне. Он задал несколько  вопросов по поводу шлюпа,  капитана и численности  команды, и быстро рассчитал причитающиеся каждому из участников доли в предполагаемой добыче. Отплытие было назначено им на среду двадцать девятого июля.  Монтагю так и подмывало спросить, как поживает в Нассау его португальский пленник, но он сдержался, поскольку разговор о Диаше неизбежно привел бы к Дику Марлоу, а обсуждать эту тему с Флинтом ему не хотелось. Сам Флинт ни словом не обмолвился ни об одной живой душе из Нассау.
Глядя на непроницаемое лицо, покрытое рыжеватой щетиной, Монтагю в который раз задался вопросом, способен ли Флинт испытывать какие-либо чувства, кроме желания поставить на ревматические колени старушку Англию. Ему казалось, что нет, и что таким образом он сам невольно оказал сожительнице пиратского капитана огромную услугу, избавив ее от общества этого сухаря. Макори описал испанца, с которым дама отправилась в новое плавание, и даже скупой словесный портрет указывал на то, что она попала в хорошие руки. А с  новым губернатором Ямайки придется налаживать деловые контакты иным путем, возможно, при помощи Эдварда Флемминга: на поддержку этого тертого калача Монтагю очень и очень рассчитывал.
Распрощавшись с Флинтом, Монтагю почувствовал, что выжат, как лимон, и бросил взгляд на стол: так и есть, уровень рома  в бутылке к концу беседы опустился всего лишь на дюйм, да и то стараниями хозяина, а не гостя. Второй стакан, принесенный слугой для Флинта, оставался девственно чист. Монтагю ухмыльнулся и щедро плеснул темной жидкости в свой.

Удобно устроившись в кресле, Монтагю неторопливо потягивал крепкий ямайский ром. Воистину дурная привычка: медленно смакуя каждый глоток, он пьянел гораздо быстрее, чем если бы опрокидывал стопку за стопкой. Огненный поток растекался по нёбу и гортани, устремляясь вниз, к желудку, и успокаивая взвинченные нервы. Взор затуманился и поплыл, лениво выхватывая из окружающей дымки то один, то другой предмет разномастной меблировки - трофеев, служивших памятками об удачных рейдах. Круглый стол красного дерева; фламандский шкаф, на карнизе и пилястрах которого гримасничали резные черти; флорентийское бюро с перламутровой инкрустацией; вместительный комод немецкой работы, напоминавший пузатого бюргера. Слева от двери притулился узкий топчан, застеленный пестрым лоскутным одеялом: над его изголовьем покачивалась подвеска из разноцветных перьев, индейский амулет против ночных кошмаров, а к стене в изножье вместо распятия был прибит карандашный набросок мужской головы.
Монтагю закрыл глаза, думая о ближайшем будущем. К черту Гамильтона: пусть губернатора доит Флемминг и ему подобные, а у него уже и так достаточно средств, чтобы уйти на покой. Нападение на золотой караван станет последней ступенькой в его карьере: не столько ради денег, сколько ради славы, после чего он навсегда удалится от дел. Ничейный остров в Тихом океане уже давно был объектом его пристального внимания. Три дюжины колонистов построили на нем дома, усердно обрабатывали плодородную почву и  разводили овец. Там  приватир Мак-Вильямс и закончит свои дни – в белом доме с  открытой верандой, проводя дни в трудах праведных и коротая вечера в обществе побратима. Они будут сидеть в плетеных креслах, потягивая пряный настой из местных трав, покуривая трубочки и глядя на то, как солнце медленно опускается в воду, заливая горизонт расплавленным золотом. 
Скрип отворяемой двери разрушил иллюзию. Монтагю решил, что это вернулся Флинт, но голос, раздавшийся с порога, заставил его открыть глаза, а увиденное – выронить стакан. Монтагю знал, что когда-нибудь это случится: за ним явится один из сонма фо-а, чтобы  утащить его на дно морское. И вот это произошло: с призрачной фигуры, как по волшебству возникшей в дверном проеме, лились на пол ручейки воды. Неясно было лишь то, почему фо-а принял облик восьмого графа Рамси.  Видимо, это ром сыграл с ним злую шутку: последнее время он слишком много пил и почти ничего не ел. Старухи с вересковых пустошей утверждали, что если к тебе явится водяной в человечьем обличье, разговаривай с ним как с человеком, не выказывая и тени страха, и тогда он не причинит тебе вреда. Монтагю вяло махнул рукой в сторону пузатого комода:
- Вы до Ямайки не иначе как вплавь добирались, милорд? Возьмите из бельевого ящика что-нибудь сухое, переоденьтесь.
И уставился на руки фо-а, стараясь рассмотреть перепонки между пальцами.

[ava]http://s3.uploads.ru/lofET.jpg[/ava]

Значит, не померещилось… Значит, перед ним Дик Марлоу во плоти, заметно исхудавший с того времени, как они виделись в последний раз (отчего Монти и принял его за Худое Пальтишко), но по-прежнему дьявольски красивый. Монтагю свесил руку с кресла и нашарил стакан, валявшийся на ковре. Поставив его на стол рядом с пустой бутылкой, он встал и нетвердой походкой прошествовал к комоду.
- Я был занят, Дикон... Очень, очень занят,  - промямлил он, выдвигая один из ящиков и доставая из него комплект чистого исподнего. – Но я собирался завершить все дела под Рождество и нагрянуть в Нассау. С подарками тебе и Диашу. С мешком подарков, как святой Николай.
Монтагю громко икнул и покачнулся. Вообще-то такие планы у него действительно были. До вчерашнего дня, когда стало ясно, что пощипать перья золотому гусю Гамильтону не удастся. Наугад вытянув из комода рубаху и подштанники, он прошлепал обратно к Марлоу и сунул ему в руки сухое белье.
- Ты все же переоденься, здесь не Лондон: болотная лихорадка свирепствует похлеще чумы. Я сейчас прикажу приготовить тебе горячее питье с иезуитским порошком – лучше, знаешь ли, перебдеть, чем недобдеть.
Монтагю плюхнулся в кресло и закрыл глаза, чтобы не смущать Дикона, пока тот будет переодеваться.

[ava]http://s3.uploads.ru/lofET.jpg[/ava]

- Да, я пьян, и что с того? - с вызовом в голосе спросил Монтагю. Он поудобнее устроился в кресле и смотрел на смуглую кожу, видневшуюся в вырезе мокрой рубахи Дика,  ненавидя себя за то, что больше всего хотел бы прижаться к ней губами. –  Даже в подпитии я способен мыслить более здраво, чем ты. Ты отыскал меня, чтобы обвинить  во всех смертных грехах? Предстать передо мной в образе жертвенного агнца? Я оставил тебя в Нассау затем, чтобы ты понял, на что ты способен без лондонских друзей, без титула, без моей поддержки. И что же я вижу? Ты по-прежнему красив и красноречив, как святой Иосиф, и явно сохранил, а то и преумножил  деньги, которыми я тебя «облагодетельствовал». Ты ведь заплатил Флинту за то, чтобы он взял тебя на «Морж» в качестве пассажира, не так ли?
Сомнений, что это Флинт доставил Марлоу в Монтего-Бей, у Монтагю уже не было. И ведь ни словом не обмолвился, рыжий дьявол.

[ava]http://s3.uploads.ru/lofET.jpg[/ava]

Удивил так удивил!  О причинах, по которым Флинт решил взять в команду обладателя графского титула, Монтагю предпочел не расспрашивать: у Флинта были свои причуды, плевать ему на Флинта.
- И с абордажной командой успел познакомиться? – сощурясь, спросил он, пытаясь рассмотреть на смуглой спине Дикона следы не успевших зарубцеваться свежих порезов от скользящего удара сабли или палаша. Но ничего подобного не увидел, лишь старые дуэльные шрамы, рисунок которых он мог бы воспроизвести по памяти так же уверенно, как любую из лоций, что теснились на полках фламандского шкафа.
- Есть хочешь? Хочешь. Небось скряга Флинт всю неделю кроме червивой солонины ничего не давал. Сейчас попрошу согреть мясного бульона с кореньями и зажарить яичницу. Бекона нет: не сезон, но зато есть маисовые лепешки и пирог с курятиной.
Монтагю снова пришлось подняться с кресла: надрывать глотку, выкликая слугу, не хотелось, к тому же в соседней комнате дремал неокрепший Макори. Направляясь к двери, он не удержался, замедлил шаг и скользнул кончиками пальцев по обнаженной спине Дикона: от основания шеи до крестца, над которым плясала пара дельфинов.
[ava]http://s3.uploads.ru/lofET.jpg[/ava]

Монтагю остановился, не пытаясь увернуться от объятий, в голосе его звучала бесконечная усталость:
- Тебе надо было родиться столетием раньше, Дикон, а то и двумя: ты такой же нетерпеливый и жадный, как Дрейк и Рэли, видишь цель и не замечаешь препятствий. Но все не так просто, мой друг, далеко не просто...Ты спрашиваешь, нужен ли мне: ответ - да. Настоящий вопрос в другом: буду ли нужен тебе я, когда ты узнаешь, как обстоят дела.
Монтагю открыл дверь и вышел, бросив через плечо:
- Я отдам распоряжения слугам и вернусь. В соседней комнате - Макори. Можешь проведать его, но если он спит - не буди.
Дверь осталась открытой, но звук удалявшихся шагов приватира быстро стих, заглушенный шумом усилившегося дождя.
[ava]http://s3.uploads.ru/lofET.jpg[/ava]

Монтагю вернулся в сопровождении двух слуг. Вернее, это два чернокожих исполина появились в комнате под эскортом хозяина, который улучил момент, чтобы заглянуть к Макори и убедиться, что его побратим мирно спит в своей кровати. Выказав подобающие знаки почтения гостю, сидевшему на столе, слуги расставили на свободном участке столешницы кушанья, среди коих были: горячие маисовые лепешки, нарезанный ломтями пирог, блюдо с фруктами и, как венец всему - большая плетеная бутыль кактусовой настойки.
Избавившись от груза, слуги попятились к двери, отвешивая гостю подобострастные поклоны, и чуть не натолкнулись на своего хозяина, ступившего на порог комнаты в тот самый момент, когда спина одного из них поравнялась с дверным косяком.
Извинения были приняты, слуги исчезли, а Монтагю снова занял свое место в кресле, рассматривая одеяние Дикона.
Рубашка более-менее прикрывала ту часть тела, которую скульпторы древности прятали под фиговым листком, и все же Монтагю не удержался, чтобы не поинтересоваться:
- Я как будто выдал тебе панталоны в придачу к рубашке? Если они оказались тебе слишком тесны - можешь позаимствовать пару у Макори.
[ava]http://s3.uploads.ru/lofET.jpg[/ava]

- До тебя дошли слухи о том, что великая война за испанское наследство завершилась миром? - не скрывая иронии, спросил Монтагю, подходя к камину, в котором, несмотря на летнюю теплынь, ярко горел огонь.  - Извини, но меня не оставляет впечатление, что ты, как все поэты,  мало интересуешься политикой, предпочитая витать в облаках творческих грёз.
Его знобило, начиная со вчерашнего вечера, и он мысленно спросил себя, чем вызван этот озноб: снедающей его нервной лихорадкой или же более серьезным телесным недугом, которым он недавно стращал Марлоу. Жар, исходивший от очага, не согревал: Монтагю обхватил себя за плечи, пытаясь унять дрожь, сотрясавшую его тело, и продолжил, глядя на огонь:
- К тому моменту, как мы с тобой познакомились в Лондоне, я более десяти лет гордо носил звание приватира, и все благодаря войне и королевским грамотам, возобновлявшимся ежегодно. Утрехский мир подрезал под корень раскидистое древо приватирства: с июля прошлого года я более не имею права грабить корабли других государств с высочайшего соизволения Её Величества или губернаторов английских колоний. С тех пор я действовал на свой страх и риск, а также благодаря тому, что нынешний губернатор Ямайки закрывал глаза на пиратство, потому что деньги из этого рога изобилия текли и в его бездонный карман. Но отныне я не могу рассчитывать на его поддержку: очень скоро власть на Ямайке сменится: вопрос о назначении нового губернатора уже решен, и если я не смогу с ним договориться, мне придется окончательно стать таким же изгоем, как Флинт и ему подобные. Я готов умереть от пули или удара сабли, но повиснуть на веревке - нет! Могу ли я просить тебя остаться со мной, чтобы разделить позорную участь висельника? Кроме того, те деньги, что я успел скопить, рано или поздно закончатся, - скорее раньше, чем позже, ведь тебе известны мои дорогостоящие вкусы, тяга к комфорту и склонность к благотворительности. И что тогда? Даже если нам удастся избежать путешествия в ад на трехногой кобылке, мы будем вынуждены влачить жалкое существование нищих попрошаек... Конечно, я мог бы сделать попытку примазаться к асьенто, но мне претит торговля рабами, а все прочее так или иначе ведет к эшафоту.
Работорговля была бы выходом, но Макори не одобрил бы это, а его мнение было священно для Монтагю. Макори разделит с ним горе и радость, богатство и нищету, а вот насчет восьмого графа Рамси он не был так уверен. А впрочем, и не собирался просить его о снисхождении или жалости. Перед обладателем графского титула было открыто много дорог, оставалось лишь выбрать нужную. И на любой из них его поджидал какой-нибудь неоперившийся вороненок или иная птица счастья, которую он мог залучить в силки своего обаяния, посвятив ей пару-тройку проникновенных стихов. Монтагю вдруг понял, как тщетны были его надежды, как призрачна была тень счастья, промелькнувшая когда-то в Лондоне. Надо было поставить точку, чтобы не мучить ни себя, ни Дика.
- Не советую тебе продолжать знакомство с Флинтом, - сказал он. - Купи себе место пассажира на корабле, идущем в Лондон: я ссужу тебя одеждой и деньгами на проезд и  напишу письмо с рекомендациями, адресованное Эдварду Флеммингу, купцу, который с радостью выполнит мою просьбу.

От неожиданности, а может быть, от совместного воздействия рома и нервной лихорадки,  приватир зашатался и, не устояв на ногах, рухнул на ковер, увлекая за собой Марлоу.
- Черти тебя раздери, Дикон! - сердито воскликнул он, приподнимаясь и потирая ушибленную голову, на которой набухала приличная шишка, но тут же расхохотался и крепко обнял Марлоу, чувствуя, что напряжение, которое не оставляло его последние несколько дней, отступило.
- Эх, милорд, ваши бы напор и страсть да на благо английских колоний - уверен, что лучшего губернатора было бы не сыскать на просторах всея Вест-Индии, - шутливым тоном сказал Монтагю, пропуская пальцы сквозь темные густые пряди на голове Марлоу в тщетной попытке придать им прежний аккуратный вид. - Я рад, что мы снова вместе, Дикон - уже серьезно добавил он, - Но никогда больше не упоминай о смерти - я ненавижу эту костлявую старуху и надеюсь, что она еще долго будет обходить стороной всех, кто мне дорог, а таких людей, как тебе известно, можно пересчитать по пальцам. Флинт что-нибудь рассказывал тебе о своих ближайших планах? Впрочем, сомневаюсь: он  мнит себя вторым Морганом и считает, что его слово на "Морже" - непререкаемый закон, и его людям незачем знать ни о курсе, которым идет корабль, ни о цели плавания. А ведь согласно неписаному закону берегового братства, команда беспрекословно подчиняется капитану  лишь во время шторма и боя, в остальное время его голос - совещательный. Я расскажу тебе, что задумал Флинт, и какова моя роль в его замысле. Я правильно понял, что ты распрощался с "Моржом" навсегда и снова готов занять свою каюту на борту "Альбатроса"? Ммм... нашу каюту, если будет угодно.

- За твоими вещами я отправлю к Флинту кого-нибудь из слуг с запиской, - сказал Монтагю и вскочил на ноги: казалось, к нему вновь вернулась вся его кипучая энергия. - Раз брезгуешь моим исподним, завернись хотя бы в одеяло: на тебя даже смотреть зябко. Если ты заболеешь, придется оставить тебя здесь, и ты не сможешь покрыть себя славой в самом дерзком нападении на испанцев, подобного которому не было со времен Генри  Моргана.
Сдернув с топчана лоскутное одеяло, он накинул его на Дикона, схватил карту, лежавшую на столе, и, поджав под себя ноги по-турецки, снова уселся на ковер, затканный диковинными птицами и цветами: не хватало лишь кальяна, чтобы мысленно перенестись во дворец какого-нибудь восточного султана, принимавшего в диване своих визирей.
- Может быть, хочешь выкурить трубочку? - поинтересовался он, раскладывая карту между собой и Диконом так, чтобы последний мог следить за его объяснениями, не выворачивая шею. - У меня есть индейская курительная смесь, которую мне доставляют с  Великих Равнин

Монтагю, на время прервав объяснения, раскурил длинную глиняную трубку и подал ее Дикону.
- У меня была другая, индейская, - со вздохом признался он, - но я отдал ее одному лондонскому купцу в качестве небольшой взятки. А теперь будь любезен, посмотри сюда.
Указательный палец Монтагю уперся в точку на северо-западном побережье большого острова, изображенного на карте:
- Сейчас мы находимся здесь, в  Монтего-Бей на Ямайке, а через неделю или меньше будем вот здесь, - палец передвинулся к узкой полоске суши южнее острова. -  Флинт задумал ограбить караван с золотом, идущий из Панамы в Портобело. Скажем прямо, задача не из легких, учитывая, что у нас не так много людей,  часть из которых к тому же останется охранять корабли, которые мы оставим в бухте островка, расположенного в десяти милях западнее Портобело. Оттуда мы доберемся до перешейка на каноэ, высадимся на берег  и попытаемся пробиться сквозь лес, чтобы захватить испанцев врасплох. Змеи, кугуары, москиты и недружелюбно настроенные индейцы - это самое малое, с чем, возможно, придется столкнуться. А на закуску - сами испанцы, которые вряд ли поднесут нам золото на фарфоровом блюде. Кроме того, в такую погоду, какая стоит сейчас, порох отсыревает быстрее, чем успеваешь сказать "Огонь!", но к счастью, это касается и испанцев. Кстати, тебе неплохо бы сменить свою шпагу на что-то более основательное и дать руке привыкнуть к новому оружию. При всем моем восхищении твоими былыми заслугами, ты ведь давно не брал в руки абордажную саблю?
Взгляд Монтагю лучился простодушием: он действительно не предполагал, что за минувший год, проведенный под сенью книжной лавки в Нассау, у прославленного лондонского дуэлянта была хоть одна возможность стряхнуть пыль с эфеса.

- Да неужели? - воскликнул Монтагю, не сумев скрыть своего удивления от рекомендации, выданной Марлоу капитану "Орки". - Не далее как вчера я имел удовольствие встретиться с капитаном Томсоном и, боюсь, мое мнение о нем противоположно твоему. Он оказал мне такую огромную услугу, что я не мог не отплатить ему тем же, и договорился с ним о его участии в предстоящем рейде. Помилуй, Дикон, что за предубеждения! Моряк на суше и моряк на море - это порой два разных человека!  Капитан Томсон не заслуживает звания "проходимца", уверяю тебя: мне он показался человеком острого ума, при этом расчетливым и осторожным. Что же касается его манер, - мы ведь в Вест-Индии, ваше сиятельство! И ожидать от пиратского капитана расшаркиваний, более уместных в бальной зале, я бы не стал.
Горячо выступив в защиту капитана "Орки", Монтагю тем не менее испытывал немалое волнение насчет того, не рассердится ли на него Дикон за панегирик в адрес капитана. Чтобы сгладить острый угол, он взял руку Марлоу в свои и проникновенным тоном, идущем, если можно так выразиться, из глубин души, промолвил:
- А кроме того, первое впечатление не всегда правильно. Вспомни, как ты проникся ко мне глубочайшей симпатией буквально с первого взгляда, а разве я заслуживал этого? И разве ты не переменил своего мнения обо мне после того, как узнал меня лучше?
Голос Монтагю дрогнул, но руки Дикона из своих он не выпустил.