Джонни наконец уснул и Джек со вздохом облегчения положил его в кроватку, дивясь про себя, как у женщин хватает сил по нескольку раз на дню укачивать младенцев. Джек разоблачился до исподнего и улегся в кровать, уложив рядом Мэри и по-хозяйски приобняв ее одной рукой. На самом деле его клонило в сон: мадерой и портвейном в доме губернатора угостился он знатно.
- Разбуди меня на четвертой склянке, - зевнув, попросил он, - А не то "Мэри" без меня в море уйдёт. А там золото... много золота...
Джек закрыл глаза и продолжал говорить, делая все более длинные паузы между словами:
- Вернусь с золотишком... брошу к едрени-фене всю эту морскую шваль... купим плантацию, дом отстроим... в три этажа с верандой...заживем... как люди...
Джек замолчал, а его рука, гладившая грудь Мэри, застыла. Спустя несколько мгновений раздался негромкий храп

Джек проснулся от поцелуя и сначала не понял, где он и с кем. Поцелуй был приятным, не таким безучастным и холодным, каким одаривали шлюхи в борделе. Впрочем, они, как правило, избегали поцелуев в губы. Джек открыл глаза и повернул голову. Увидев Мэри, он сразу же успокоился: значит, все произошедшее накануне ему не приснилось! Вот он лежит в постели со своей почти уже женой, а в двух шагах от их супружеского ложа сладко посапывает в колыбельке Джонни. Джек потянулся к Мэри и обнял ее, прикидывая в уме, есть ли у него время для чего-то более серьезного, чем несколько торопливых объятий.
За окном уже занимался рассвет и он с огорчением понял, что придется вставать, одеваться и уходить.
- Я же просил разбудить на четвертой склянке* - проворчал он. - Теперь вот будешь сидеть на голодном пайке, пока не вернусь.

*6 утра. восход солнца на Ямайке в октябре - примерно в 7 утра

- Угу, извини...
Рука Джека нырнула под рубашку Мэри, лаская треугольник шелковистых волос над потаенным местечком. Что, в конце концов меняли несколько минут? Впрочем, меняли, и очень многое. Джек перекатился на Мэри, подмяв ее под себя:
- Какая же ты сладкая... - выдохнул он, понимая, что Дженнингс уже рвёт и мечет и наверняка отправил людей на его поиски. Да и чёрт с ним, с Дженнингсом! Еще одна выволочка от коммодора его ничуть не волновала, а вот Мэри - более чем.

С Мэри Джек стал задумываться о таких вещах, которые раньше ему в голову не приходили. Например, о том, что  перегар - не лучший из афродизиаков, и перед тем, как идти к Мэри, надо не лакать портвейн и мадеру, а как следует заправиться сырым бататом - не зря же испанцы так его жаловали. И о том, что черт возьми, сейчас ему действительно придется поторопиться, иначе прощай золото и расположение губернатора, а торопливость хороша при ловле блох, а не в любовных играх. Одной рукой он приспустил подштаники и, уткнувшись носом в шею Мэри, чтобы не обдавать ее тяжелым духом воспоминаний о выпитой мадере, быстро задвигался, чувствуя себя шустрым кроликом, - не слишком лестное прозвание для мужчины, который хотел бы доставить удовольствие не только себе. Спустя несколько минут, которые пролетели, как один миг, он скатился с Мэри и смущенно прошептал ей в шею, потому что смотреть ей в глаза ему было неловко:
- Прости... в следующий раз постараюсь на славу.... а сейчас и правда нужно идти...
Но вопреки своим словам, продолжал крепко прижимать ее к себе, не в силах оторваться от нее и вдыхая ее молочный запах.

Хотя Мэри его и поцеловала, Джек понимал, что оказался не на высоте, и это жгло его огнём. Уж лучше бы действительно встал, оделся и ушел сразу, как проснулся. А теперь придется оставить Мэри с мокрой палубой, и не на необитаемом острове, а в портовом городе, где вокруг нее, как рой москитов, с утра до ночи вились голодные и охочие до баб моряки. Джек не знал, будет она ему хранить верность, или нет, а спрашивать, тем более требовать этого от нее не позволяла гордость.
- Не гони, я еще не закончил, - буркнул он и сполз в изножье кровати, решительно раздвигая ноги Мэри и припадая ртом к средоточию любовных ласк, которое все еще было влажным от его пролившегося семени.

Джек остановился лишь тогда, когда сдавленный стон Мэри и вздрагивание ее бедер подсказали ему, что утро прошло не зря. Он поднял голову и вопросительно взглянул на нее, хотя ясно было, что ничего она ему не скажет, - не из тех она была, кто тратил много слов по таким пустякам, как любовь. Перекочевав на прежнее место, он прикорнул у нее под боком, накручивая на палец длинную прядь непокорных кудрявых волос. Ему хотелось много о чем ей сказать, и еще о большем попросить, но все, что он сказал, были несколько слов по делу - это Мэри понимала хорошо:
- Мне и правда пора... Если что - иди к Дженнингсу: он тебе отдаст мои деньги. Я его предупрежу, что ты - моя жена.
"Если что" объяснять не приходилось: будучи моряками и пиратами оба они прекрасно понимали, что это значило.
Джек последний раз поцеловал Мэри  - в шею, где пульсировала голубоватая жилка, - и встал с постели, чтобы одеться.

Джек натянул сапоги и нахлобучил на голову новую треуголку. Окинул взглядом комнату, будто пытаясь запомнить каждую мелочь, задержался взглядом на колыбельке, в которой спал Джонни. Потом подошел к Мэри, сидевшей на кровати, и поднял ее на ноги, прижимая к себе.
- Постараюсь, - сказал он ей на ухо и неловко похлопал по спине. - Главное, что ты больше в море не ходишь: для Джонни ты сейчас главный человек на земле.
Джек опустил взгляд на полные груди Мэри, обтянутые тонкой ночной сорочкой, и провел по ним рукой, чуть сжимая. Ноги у него как будто свинцом налились, не желая сделать ни шага из этой комнаты, в которой пахло молоком, младенцем и мускусной любовной влагой, которой они с Мэри обменялись этим утром. Но идти было надо: Джек чувствовал, что еще немного, и даст слабину - пустит слезу в присутствии Мэри, а она таких выражений чувств не терпела.
- Ладно, бывай. Джонни проснется - поцелуй от меня.
Джек отпустил Мэри и вышел из комнаты, не оглядываясь.

В своей капитанской каюте Джек обнаружил очередное послание от Дженнингса, который, по словам вахтенного,  уже успел выйти на "Вирсавии" из бухты Кингстона за два часа до того, как капитан "Мэри" вернулся на шлюп. Взломав печать и прочитав записку, Джек некоторое время пребывал в недоумении, но потом вышел на палубу, отдал приказ сниматься с якоря и сам встал к штурвалу. Утро выдалось ясное, но сезон штормов был тем и коварен, что грозы и бури налетали неожиданно, поэтому Джек тревожно взглядывался в даль, выискивая признаки грядущей непогоды. Пока что ветер был попутный и ничто не предвещало беды: двое матросов, делавшие измерения лагом, бодро сообщали хорошие новости: "Мэри" летела вперед, делая не менее двенадцати узлов, и Джек надеялся, что так они рано или поздно все же нагонят более тяжелую "Вирсавию". Он не переставал думать о странном приказе Дженнингса, который содержался в записке и противоречил тому, что сказал накануне сэр Николас. Дженнингс указал точные координаты островка, до которого было не более недели пути, и приказал капитану Рэкхему следовать туда, чтобы встретить там "Вирсавию" и дождаться прибытия "Ундины"
Джек морщил лоб и никак не мог взять в толк, что все это значит, но потом успокоил себя тем, что губернатор в его присутствии выразился обтекаемо, назвав их миссию "конвоем", а после его ухода уже договорился о деталях с Дженнингсом, с которым был накоротке и которого безусловно считал более важной персоной, чем какого-то Рэкхема. Правда, если губернатор не хотел, чтобы груз засветился на Ямайке, он мог бы с таким же успехом отдать распоряжение о том, чтобы выгрузка производилась на Бермудах - вотчине Дженнингса, чьи предки обосновались там аж в 1622 году: Дженнингс очень этим гордился и неоднократно напоминал об этом фокте из своей родословной всем окружающим. И все-таки некоторые части этой головоломки не складывались, но Джек в конце концов рассудил, что его дело маленькое: знай себе выполняй приказы и не забывай о своей личной выгоде. А на "Ундине" находилось и его золото, а значит, будущее его и его семьи: Мэри и Джонни.

На пятый день плавания налетел шторм такой силы, что всерьез обеспокоился о судьбе мачт. Однако  беда обошла его шлюп стороной, но снова потекли проклятые кингстоны и пришлось приналечь на помпы. Следующие сутки прошли в непрекращающейся каторжной работе у помп, и когда впередсмотрящий прокричал из своего вороньего гнезда, что видит землю, по кораблю пронесся дружный вздох, или, скорее, стон облегчения. Остров, где Дженнингс, назначил встречу, издалека был похож на Тортугу, но меньше размерами: еще одна черепаха среди разбросанных по Карибскому морю островков, зачастую безымянных и необитаемых. Такие обычно выбирали в качестве своих тайных баз пираты. В подзорную трубу Джек разглядел знакомые очертания и мачты «Вирсавии», стоявшей на якоре в небольшой бухте, а рядом с ней – еще один корабль, несомненно – «Ундину». Спустя час он уже несся в гичке с пятью матросами к берегу, на котором пылал костер и где его ждали Дженнингс и капитан «Ундины». Дженнингс, если и был недоволен тем, что «Мэри» задержалась в пути, ничего не сказал, - просто ввёл Джека в курс дела. Золото уже было погружено в трюм «Вирсавии» и она сидела в воде ниже обычного, тяжело покачиваясь на волнах - как молодуха на сносях, решившая искупаться в море. Выдав капитану «Ундины» расписку, заверенную двумя подписями, и по-дружески распрощавшись с ним, Дженнингс и Рэкхем посовещались и решили, что «Вирсавия» с грузом вернется в Кингстон, а «Мэри» задержится на острове еще на день, чтобы произвести мелкий ремонт и дать отдохнуть измотанной команде. Вернее, так решил Дженнингс, не пожелавший ждать, пока плотники "Мэри" починят кингстоны, а Джеку пришлось согласиться. Через два часа «Ундина» и «Вирсавия» скрылись из виду, а моряки с «Мэри» расселись вокруг костра и принялись за обычное дело: жратву и ром.
Джеку кусок в горло не лез: он понимал, что оплошал, опоздав с выходом из Кингстона и прибытием на остров. Фактически, он него не было никакого толку, а Дженнингс был не из тех людей, которые не замечают или прощают подобные ошибки. На «Вирсавии» была и его доля золота, полученного от продажи дутых акций компании «Южных морей» - и кто знает, вдруг Дженнинс решит наказать его и не отдаст то, что причиталось ему по праву? От этой мысли у Джека темнело в глазах: в золотых слитках было заключено будущее его семьи. Он уже представлял себе, как Мэри, узнав обо всем, презрительно сплюнет, обзовет его бабой и выставит за дверь – теперь уже навсегда. И разумеется, запретит ему видеться с сыном. Солнце скатилось за горизонт, костер на берегу догорел и остров погрузился во тьму, а резкие голоса подвыпивших моряков стихли. Но Джек все мерил шагами береговую полосу, размышляя о том, как исправить положение и вновь заслужить одобрение Дженнингса и губернатора Лоуса.

Весь следующий день корабельные плотники трудились, как проклятые, да и остальные члены команды были заняты делом: чинили порванные паруса, восполняли пошедшие на убыль запасы пресной воды и просушивали отсыревшую одежду, воспользовавшись тем, что на небе снова засияло тускловатое осеннее солнце. Еще одна ночь на острове прошла без происшествий и наутро «Мэри» снялась с якоря и покинула гостеприимную бухту, взяв курс на Ямайку. Джек по-прежнему хандрил, мучаясь неопределенностью своего положения: как встретит его губернатор, он не знал.  Поэтому, когда один из вахтенных прокричал, что видит корабль,  Джек встрепенулся, оторвал угрюмый взгляд от выбеленных морской водой, солью и скребками палубных досок и с надеждой обратил его  туда, где отчетливо вырисовывались очертания небольшого шлюпа, очень похожего на тот, на котором находился он сам с той только разницей, что одна из мачт самым неприятным образом напоминала виселицу: шторм почти переломил ее пополам* и верхняя часть накренилась и повисла почти параллельно палубе, как перекладина, на которой вешали для просушки моряков, ходивших под черным флагом. Название шлюпа ни о чем не говорило Джеку, и он  вопросительно взглянул на квартирмейстера, оказавшегося поблизости и задумчиво жевавшего табак, отчего одна щека у него напоминала щеку человека, страдающего от зубной боли и нуждающегося в услугах цирюльника или хирурга.
Перехватив взгляд капитана, Блумингдейл скорчил гримасу и перекатил табачную жвачку за другую щеку:
- Пираты, - сказал он с полной убежденностью в голосе. – Я эту шваль за десять миль чую даже с подветренной стороны.
Блумингдейлу было наплевать на то, что его капитан сам еще недавно ходил под черным флагом: сам он десять лет отслужил на королевском флоте получил тяжелое ранение в самом конце войны за испанское наследство и, как многие английские моряки,  был списан на сушу за ненадобностью, но выздоровев и оглядевшись по сторонам, снова вернулся в строй, найдя себе место на корабле охотника за головами.

* Согласовано с Мэри Рид

Джек поедал глазами неизвестное ему судно. Возможно, квартирместер был и прав, - и это сулило команде "Мэри" жирный кусок в виде награды за каждого пойманного пирата. За одного капитана корона давала сто фунтов! Но главной наградой было бы не это, а благоволение губернатора Лоуса. Его размышления прервал британский флаг, взметнувшийся над уцелевшим гротом шлюпа.
- Пальцем в небо, мистер Блумингдейл. - разочарованно протянул Джек. -  Это наши английские собратья... Ишь как их потрепало штормом.
Квартирмейстер выплюнул табачную жвачку за борт, утер тыльной стороной ладони губы и ответил, не сводя взгляда со шлюпа:
- Небось вы тоже британский флаг поднимали, когда пиратствовали и встречали военный фрегат... А они сейчас не в том положении, чтобы с нами бодаться, пусть мы и не фрегат Его величества. Я бы их проверил, кэп.
Джек обдумал возможности и кивнул:
- Проверяйте, мистер Блумингдейл. Если они чистенькие - поможем, чем можем, а если нет...
Кирпично-красное лицо квартирмейстера просветлело, он весь подобрался и стал казаться выше ростом.
- А ну ребята, к оружию! - рявкнул он и, сложив ладони рупором, прокричал зычным голосом, чтобы его услышали на шлюпе, с которым "Мэри" разделяло всего ничего: каких-нибудь пара-тройка фарлонгов. - Эй, на шлюпе! Помощь нужна?
После чего обернулся к Джеку и снисходительным тоном произнес, как будто объяснял очевидное малому ребенку:
- Если бы они были чистенькими, они бы нас первыми о помощи попросили: вот-вот ко дну пойдут...

Блумингдейл обернулся к Джеку и хитро ему подмигнул:
- Слыхали, кэп? Сами они доковыляют! Ясное дело: с такими повреждениями им от нас не уйти, вот и прикидываются дурачками.
Снова сложив ладони в виде рупора он заорал во всю мощь своих лёгких:
- Мы - доверенные лица губернатора Ямайки и верховного королевского судьи сэра Николаса Лоуса! Нам вменено в обязанность досматривать все суда, замеченные в радиусе ста миль от острова, дабы очистить королевские морские владения от пиратской скверны! Готовьтесь к досмотру!
Закончив свою длинную речь, в которой выдумки было больше, чем правды, квартирмейстер откашлялся и подал знак группе вооруженных до зубов моряков, уже готовых последовать за ним хоть в преисподнюю.
- Спускайте шлюпку, орлы! - скомандовал Джек, решив, что пора внести свою лепту в ход дела. - Сближаться с ними не будем: мы ж не пираты! Да и они и так на ладан дышат: бортами ударимся - рассыпятся в прах!
В глубине души он был уверен, что Блумингдейл принял желаемое за действительное: уж очень мало, по его мнению, шлюп походил на пиратский корабль: скорее, на торговое судно с малочисленной командой и несколькими пушками, больше служившими для форсу, чем для настоящего боя.
Спустя четверть часа шлюпка с дюжиной моряков отвалила от борта "Мэри" и устремилась к шлюпу.

Джек следил за тем, как квартирмейстер вместе со своими молодцами, привязав шлюпку к канату, любезно сброшенному им со шлюпа, поднимался на борт. Пока ничего не предвещало плохого... или хорошего? Джеку, как воздух, нужен был пиратский приз, чтобы  вернуть себе благоволение Дженнингса и сэра Николаса, и он надеялся, что квартирмейстер оказался прав.
Со шлюпа до него доносились лишь лающие команды Блумингдейла: квартирмейстер рассредоточивал своих подручных по всему шлюпу, чтобы они могли одновременно осмотреть его и держать под контролем самые потенциально опасные места.
- Давай, Джим, - шептал он, прожигая взглядом спину квартирмейстера, - Докажи мне, что нюх у темя и вправду такой же острый, как у бладхаунда. Вымани этих крыс наружу и задай им жару!
Не будучи человеком особенно воинственным, Джек все же немного жалел, что сам вынужден оставаться на "Мэри", не участвуя в досмотре шлюпа.
На шлюпе тем временем Блумингдейл подошел к моряку, который выглядел и вел себя, как капитан или по крайней мере шкипер, и, свирепо на него взглянув, потребовал:
- Покажите мне бумаги, в которых указаны судовладельцы и порт приписки вашего торгового судна, а также подробное описание груза с отметками таможенной службы..

Рука квартирмейстера легла на рукоять катласса: он чувствовал, что в нарочитой любезности капитана и готовности выполнять просьбы досматривающих крылся подвох. Он мог бы еще до того, как показать нужные бумаги и разрешения, устно сообщить название порта приписки и имена судовладельцев просто потому, что эти сведения любой капитан мог сообщить с ходу, даже если бы его разбудили посреди ночи. Это было все равно, что назвать свое собственное имя, но капитан шлюпа, а скорее - прикидывающийся таковым, переадресовал его клерку, прятавшемуся в тесной и темной каюте. А возможно, там прятался и не только клерк, если он вообще существовал в реальности, а не в воображении мнимого капитана
Блумингдейл наполовину вытащил катласс из ножен и прищурился, стараясь рассмотреть, что таится в сумраке каюты.
- Так откуда вы шли и куда? - снова повторил он свой вопрос, не спеша войти внутрь.