Джек сочувственно покивал, хотя прекрасно знал, что мистер Рид скончался задолго до того, как ему приписали честь быть отцом ребёнка. Но он по достоинству оценил мудрый шаг, который предприняла миссис Рид, чтобы прикрыть свой грех, а заодно и греховодника, по-видимому, не желавшего, чтобы их связь стала предметом кривотолков. Неужто какой-нибудь жирный гусь, к тому же женатый? Мэри ведь так и не обмолвилась о сокровищах: а были ли они вообще? Вполне возможно, что ее нынешнее процветание - результат щедрых отступных, которые заплатил отец ребёнка. К тому же он не знал, когда она объявилась на Ямайке и где успела побывать до того: может, на Бермудах, а то и на Барбадосе.
- А давно ты в таверне служишь? - задал он вопрос, настоящей целью которого было выяснить, когда появился на свет младенец.

- Когда точно это было? - нетерпеливо поторопил рабыню Джек, вкладывая в ее ладошку второй золотой. - Сейчас на дворе октябрь: когда у твоей хозяйки пополнение случилось?
Он задумчиво поскрёб отросшую за ночь щетину и поморщился: челюсть все ещё ныла от удара Мэри.
- Травяные компрессы мне вряд ли помогут, лучше поцелуй: говорят, помогает.
Не слишком доверяя своей неотразимости, Джек потянулся к кошельку и продемонстрировал Гбемизоле следующую монету - плату за лечение. Девица была аппетитная и свежая, и упускать такой случай не хотелось.

- Беленький? - Джек попытался вспомнить, был ли среди отбросов с «Кровавой Мэри» кто-нибудь белобрысый, но потом сообразил, что чернокожая рабыня скорее всего имела в виду цвет кожи, а не волос. Да и с чего он так озаботился личностью отца младенца? Не все ли ему равно? Ещё немного подумав, понял, что действительно не все равно. Если младенцу сейчас полгода, то отцом его мог быть и он. От этой мысли Джека чуть не прошиб холодный пот: он не знал, обрадовал бы его такой расклад или огорчил. А Мэри даже намёка не дала, дьявол ее раздери! Занятый этими мыслями, он почти не обратил внимания на то, что девушка выполнила его просьбу, поцеловав в опухшую щеку. Впрочем, за четыре золотых он бы расцеловал и самого дьявола.
- А сейчас к твоей хозяйке кто-то ходит? - спросил Джек, в задумчивости кладя руку на коленку рабыни и слегка ее сжимая. - Поклонник у неё есть?

Джеку таверна даром не сдалась: насмотрелся он на пьяные рожи, а каждый вечер разнимать подвыпивших морячков ему как-то не хотелось. А вот собственная плантация с большим хозяйским домом была его заветной мечтой. Но не желая противоречить своим же словам, он подтвердил, поглаживая коленку понятливой рабыни:
- Хочу. Но ежели твоя нынешняя хозяйка упрется рогом, - другую в Кингстоне искать не буду. Можно и на Бермудах свое дело открыть. Значит, только по делам захаживают? Странно: такая краля - и без мужика.
Ему и вправду не верилось, что такая горячая штучка, как Мэри, долго могла обходиться без мужской ласки. Хотя  падкой на ласку ее нельзя было назвать: она предпочитала верховодить везде, в том числе и в постели, и брала то, что ей было нужно, быстро и яростно.
- В котором часу вы таверну закрываете? - спросил он, потому что решил снова наведаться к Мэри: посмотреть на младенца и убедиться в том, что ничего общего с ним у него нет. Но это надо было сделать тайно, то есть успеть проникнуть на второй этаж до того момента, когда двери таверны закроются, а хозяйка поднимется к себе.

Няньку, приставленную к младенцу, Джек видел - вернее, ее силуэт в окне. Вопрос был в том, насколько усердно она исполняла свои обязанности. Для вида Джек громко фыркнул, выражая сомнение в том, о чем поведала ему Гбенизола:
- Чтобы служанка да следила за чужим дитём как следует? Ни в жизнь не поверю! Небось при каждом удобном случае сбегает во двор якобы по большой нужде.
Ему надо было выяснить, когда путь в комнату, где находился младенец, был свободен.

- Да уж, тяжелое это дело - растить детей, - покивал Джек, хотя имел самое смутное представление о подводных камнях, связанных с воспитанием потомства. - Что ж, спасибо за разговор: мне пора возвращаться на корабль. Если будет в чем нужда - обращайся к капитану Рэкхему на "Мэри".
Джек чмокнул Гбемизолу в гладкую щечку и встал. Рабыня рассказала ему достаточно, чтобы он мог спланировать следующий визит в таверну, к тому же ему надо было проверить, не поступало ли во время его отсутствия каких-либо распоряжений от Дженнингса, успевшего отобедать с губернатором  острова.
Солнце зашло за тучу, а сильный порыв ветра напомнил Джеку, что на дворе не май, а октябрь месяц, который в любой момент может пролиться грозовым дождем.
- Как бы ураган не налетел, - предупредил он девушку. - Ты уж поторопись под крышу, красавица: если тебя ветром сдует, я расстроюсь!
Джек по-дружески ущипнул рабыню за бедро и, насвистывая, пошел в сторону порта, размышляя о том, что означали последние слова его собеседницы о чрезмерно болтливом отце младенца. Сам он был краснобаем, каких поискать, но по его наблюдениям большинство моряков тоже были не прочь потравить байки и почесать языками - похлеще кумушек на базарной площади. Такая характеристика ни о чем особенно не говорила, разве что о том, что Мэри обрюхатил моряк, а не богатый торговец или член городского совета, - те каждое свое слово ценили на вес золота.

Джек не стал оглядываться, хотя прощальные слова Гбемизолы пролились бальзамом на его израненное сердце. Вот бы и ее хозяйка была такой же отзывчивой на внимание достойного мужчины, а не пыталась бы всякий раз расквасить ему нос или сломать челюсть. Рабыня была смазливой, если отбросить мерки, которыми измеряли женскую красоту белые поселенцы, сообразительной и покладистой - все эти качества в женщинах Джек ценил превыше всего. Мэри  была напрочь лишена покладистости и желания услужить мужику, но почему-то именно это Джека и возбуждало в ней больше всего вопреки его собственным стандартам женской привлекательности. Огонь-баба! Этими двумя словами можно было исчерпывающим образом описать ее характер, а внешность... Положа руку на сердце, Джек встречал дам  гораздо красивее Мэри, если рассматривать каждую черту по отдельности, но всё вместе, особенно сейчас, когда она отрастила волосы и стала одеваться так, как положено женщине,  заставляло его сердце биться сильнее и вызывало в памяти их последнюю ночь на острове. Насколько мог судить Джек, материнство уродовало фигуру у большинства женщин,  но Мэри, став матерью, на диво расцвела: исчезли грубые мужские ухватки, густые длинные волосы и гладкая кожа блестели так, как будто она каждый день смазывала их кокосовым маслом, а от вида высокой груди, распиравшей корсаж платья, у Джека и вовсе темнело в глазах. И наверняка не только у него... Как ни старался он убедить себя в том, что рабыня сказала правду, и мужчины приходили к прекрасной трактирщице исключительно для того, чтобы поговорить с ней о делах насущных, он не мог в это поверить. В конце концов, Гбемизола свечку в хозяйской спальне не держала: откуда ей знать, кто и зачем посещает ее хозяйку под покровом тропической ночи? Но он собирался это выяснить, и не позже, чем нынешней ночью. А заодно и посмотреть на младенца - чем черт не шутит, вдруг это его сын?

Джек вернулся на корабль, умылся, сбрил щетину и сменил одежду - благо дело, теперь его сундуки ломились от запасов ситцевых штанов и бархатных камзолов, сверкавших отполированными до блеска оловянными пуговицами, после чего вызвал к себе судового клерка, чтобы проверить дебет и кредит. Судовым клерком на "Мэри" был желторотый, но смышленый юнец, младший отпрыск торговца кампешевым деревом, которого отец отправил служить под началом Дженнингса, надеясь на то, что парень наберется опыта, а заодно проявит себя молодцом перед Короной, не ввязываясь в по-настоящему кровавые дела, ибо судовые клерки, как правило, не участвовали в захватах пиратских судов, а тихо отсиживались в своих полутемных каморках. Дженнингс быстро сплавил недоросля к Джеку, а Джек ничего против такого расклада не имел: его забавлял мальчишка, стоявший перед ним навытяжку и произносивший "сэр" без налета иронии, присущей бывшим пиратам, перековавшимся в охотников за головами береговых братьев.
- Какие новости, мистер Бэнкс? - вопросил Джек, закидывая длинные ноги на стол и разжигая кубинскую сигару: с некоторых пор он приобрел привычку курить табак, а сигар у него было столько , что ими можно было вымостить дорогу от Кингстона до Монтего-бэй, - города на другом берегу Ямайки.
Томас Бэнкс-младший, - ибо таково было полное имя клерка, - поклонился и протянул капитану свернутый в трубку лист бумаги, перевязанный шелковой лентой и скрепленный кроваво-красной восковой печатью:
- Записка от коммодора Дженнингса, сэр!
Джек сорвал печать и развернул листок, пробегая глазами убористые строки, загибавшиеся на концах вверх.
- Так-так-так, - сказал он, прочитав записку два раза. - Труба зовет: скоро снова в поход... Что там у нас на камбузе и в пороховницах? Впрочем, это не ваша печаль, мистер Бэнкс: позовите-ка сюда мистера Блумингдейла, если он, конечно, не ушел в запой.
Клерк поспешно заверил капитана в том, что мистер Блумингдейл трезв, как стеклышко в подзорной трубе, и в настоящий момент занимается ревизией продовольствия вместе с коком, как и положено квартирмейстеру. Сообщив эту радостную новость, он поспешно покинул каюту, и через несколько томительных минут его место занял мрачный крепыш с мясистым носом, испещренным красными прожилками.
Покалякав с квартирмейстером и составив вместе с ним список всего необходимого для предстоящего рейда, капитан Рэкхем отпустил его, строго наказав не тратить ни единого песо или шиллинга, а все брать в кредит, и наконец вплотную занялся сигарой. Дым, который он выпускал изо рта, свивался в причудливые фигуры, вернее - части оных: то в округлые женские груди, то в колечки буйных волос, то в изогнутые, как йоменский лук, губы, а в конце концов Джеку стало казаться, что перед его глазами плывет имя Мэри, - дрожавшее в полумраке каюты, как его собственное сердце. Время тянулось медленно, как сахарная патока, из которой гнали ямайский ром. Джек весь извелся, наблюдая за дымом сигары и следя через окно каюты за тем, как солнце то выходит из-за тучи, то скрывается за ней. В полдень тучи закрыли все небо и полил дождь, продлившийся не менее часа. Под звуки дождя и завывания ветра Джек задремал и проснулся, когда солце на очистившемся небе уже начало клониться к горизонту.

Как только Кингстон  окутали сумерки, Джек оставил «Мэри» под охраной десяти человек из команды, хотя ей ничего и не угрожало,  а сам  сошёл на берег и направился к таверне «Необитаемый остров». Беспрепятственно проникнув на задний двор, скудно освещённый единственным фонарем, чей фитиль питался пальмовым маслом, он дождался, когда из дверей кухни выйдет служанка и юркнул внутрь. Осматривать кухню времени не было, Джек лишь успел заметить, что содержалась она в идеальном порядке: на стенах были развешаны сверкающие медью сковороды и кастрюли, с потолка свисали вязанки лука, острого перца и засушенных ароматных трав, а пол был чисто выметен и посыпан песком. Темнокожая толстозадая кухарка стояла к нему спиной, помешивая ложкой на длинной ручке какое-то аппетитно пахнувшее варево, булькавшее в огромном котле, и напевала себе под нос одну из тех заунывных песен, которые любили петь маруны, - беглые рабы, прятавшиеся в лесистых горах. Джек прокрался мимо неё и нырнул в проем, ведший к внутренней лестнице. Деревянные ступеньки заскрипели под его ногами и он был вынужден ступать медленнее и осторожнее. Прошлой ночью он запомнил расположение комнаты, из окна которой донёсся плач младенца, и без труда отыскал ее дверь. Надавив на деревянную ручку, чуть приоткрыл её и заглянул в комнату, освещенную тремя толстыми свечами, каждая из которых была воткнута в пузатую бутыль из-под рома. Джек оглянулся - коридор был пуст, - и смело вошёл в комнату, сразу же направившись к большой колыбели, стоявшей на двух изогнутых деревянных полозьях, как кресло-качалка или игрушечная детская лошадка. Склонившись над колыбелью, он воззрился на младенца, который, в свою очередь, уставился на него большими тёмными глазами.
- Ох...- выдохнул Джек, ощутив какое-то странное стеснение там, где согласно уверению корабельного врача, находилось сердце. Младенец был хорошо упитанный, щекастый  и смотрел на него удивленно, но без страха, помахивая крохотными ручками и как будто предлагая гостю поздороваться. Джек не задумываясь протянул ему указательный палец и крепыш ухватился за него, сжав кулачок.
- Эй, - заговорщическим тоном спросил Джек, как будто они были старыми приятелями, - А нянька твоя где? Небось сбежала к хахалю? Вот ведь зараза черномазая!
Лицо младенца скривилось и он начал издавать мяукающие звуки - сначала тихие и жалобные, а потом все более громкие, настойчивые и требовательные. Джек растерялся: он не знал что делать и как успокоить дитятю, а ведь на его плач наверняка должен был кто нибудь прибежать. И если прибежит его мать, то второго удара в челюсть Джеку точно не пережить. Он схватил ребёнка на руки и начал неловко укачивать, шагая от окна к двери и обратно. Но по видимому, делал он это неправильно, потому что плач перешёл в крик, а затем в такой пронзительный ор, что у Джека заложило уши.

Младенец, услышав голос матери, на мгновение замолчал, но тут же заорал еще громче. Джек молниеносно обернулся: душа у него ушла в пятки при виде свирепого выражения на лице Мэри: он верил, что она способна вцепиться ему в глотку зубами, как тигрица, спасающая своего детеныша.
- Эй, полегче! - запротестовал он, прикрываясь орущим младенцем, как щитом. - Я попрощаться зашел: на днях снова в море. Слышу - ребенок плачет, ну и заглянул - мало ли что...
Малец продолжал надрываться, его личико покраснело от крика и он судорожно сучил ножками и ручками, что выводило Джека из себя, но он крепился, потому что понимал: как только он передаст ребенка Мэри, неминуемо наступит расплата.
- Проголодался небось, бедолага, - высказал он не самое глупое предположение самым что ни на есть елейным голосом. - Ишь как голосит! Эх, а я даже сухаря с собой не прихватил...

Джек отдал крикуна Мэри, уповая на то, что пока у нее заняты руки, лично ему ничего не грозит, но на всякий случай поспешно отступил за колыбель и уселся на кровать, опершись спиной о стену и готовый вскочить при первых признаках угрозы.
- Справный мальчонка, - похвалил он ребенка, не слишком кривя душой. - Как звать-то? И где счастливый отец? Неужто оставил тебя одну с младенцем на руках и носа не кажет?
Младенец, оказавшись на руках у матери, моментально замолчал, и Джек удивился такой перемене: Мэри вроде бы ничего особенного не сделала.

- При ребёнке-то не  ругайся! - Джек осуждающе покачал головой, с новым интересом разглядывая младенца на руках у Мэри. - Отец - он и есть отец, каков бы он ни был. 
То, что Мэри назвала сына Джоном, могло говорить как о многом, так и ни о чем. Но Джек склонялся к тому, что выбор имени не был случайным. Ему надоело ходить вокруг да около и он спросил напрямик:
- Так это я - счастливый папаша или кто другой? Глазки у Джонни вроде бы мои, а вот насчёт остального пока не уверен: смогу точно сказать, когда вырастет.

Джек фыркнул в ответ, красноречиво подняв глаза к потолку
- Тоже мне, дева Мария! Отец есть, и Джонни тебя когда -нибудь спросит, кто он таков - и что ты ему скажешь? Что папаша его был бравый моряк и погиб за Корону и Отечество? Или что другое? Мол, такой-сякой, пират и шваль подзаборная?
Джек встал с кровати и подошёл к Мэри, но смотрел не на неё, а на младенца, пускавшего пузыри и крепко сжимавшего нитку бус на шее матери.
- Гордыня - смертный грех, - заявил он, окончательно уверив себя в том, что ребёнок от него, иначе Мэри не смолчала бы, а назвала имя. - Ты, конечно, без меня прекрасно обойдёшься,  а вот Джонни - нет. Ладно бы ещё девчонка была, а то парень. И кто его научит уму-разуму? Кто подаст хороший пример? Уж не те ли пропойцы, которые у тебя в таверне с утра до вечера ошиваются?

Мэри умела задеть за живое. То, что она его назвала потрепанным пиратишкой, Джек пропустил мимо ушей, а вот ее слова о новом муже полоснули по сердцу не хуже острого ножа. По лицу Джека заходили желваки, он помрачнел и отвернулся, чтобы Мэри не заметила выражения его лица.
- Знаем мы этих коммерсантов, - пробурчал он. - Плуты и ворюги все до единого. Женится такой на тебе - и все, что ты нажила непосильным трудом, себе к рукам приберёт...
Тут его посетила счастливая мысль и он снова повернулся к Мэри:
- Зачем тебе муж, тем более что теперь ты уважаемая вдова и сама себе хозяйка? Я, например, и так согласен... опять же имущество делить не придётся. У меня корабль, у тебя таверна, а появляться я буду редко: неделю на берегу, месяц-два в море. Любовника держать удобнее: захотела- пустила на порог, захотела - выгнала.
Джек бросил многозначительный взгляд на постель, аккуратно заправленную и накрытую покрывалом. Ничего в этой комнате не наводило на мысль о том, что в ней появлялся мужчина,из чего он сделал вывод, что ее хозяйка никого к себе не водила, а значит, должна была чувствовать острую необходимость в мужской любви и ласке, запасы которых у Джека были поистине неисчерпаемыми и он готов был поделиться ими с Мэри хоть сейчас.