Если бы Джек мог, он бы выскочил из своих ситцевых штанов, чтобы наглядно доказать Мэри, насколько она была не права. Но веревки, крепко привязывавшие его к стулу, не давали ему такой возможности, поэтому пришлось ограничиться словами:
- Знатно же я тебя пощекотал: с первого раза заделал Джонни! А у покойного мистера Рида, судя по всему, был старый мушкет: длинный, но ржавый. Да тебе лучше знать: такие, конечно, стреляют, но что ни выстрел, то осечка.
Быстрые пальчики Мэри, пробежавшиеся по узлам веревок, стягивавших его запястья, заставили Джека напрячься. Даже такое прикосновение было достаточным для того, чтобы побить мнимые рекорды мистера Рида.
- Оставь ты меня в покое, - прохрипел он. - Не то придется штаны расставлять...

- Пощады? Еще чего! - фыркнул Джек, - Делай, что хочешь, а я пощекотать тебя никогда не против. Только смотри: вернешься в таверну брюхатой, - как объяснишь, каким ветром тебе снова живот надуло? На мистера Рида вину второй раз не свалишь, разве что придется кивать на Святого Духа.
Намерения Мэри были ему понятны: сначала оседлает и как следует трахнет, потом убьет. Джек слышал, что так поступали самки богомола, убивавшие своих любовников после соития, и почувствовал себя безмозглой и беспомощной тварью, которой хочет воспользоваться похотливая дьяволица. Но помимо воли его возбуждение лишь возросло и на штанах появилась предательская выпуклость. Он поерзал на стуле, пытаясь справиться с велением плоти, но это не помогло: Джек задышал чаще, чем ему хотелось бы, почти предвкушая, как рука Мэри спустится ниже и выпустит на волю его жеребца. В конце концов, это была не самая худшая смерть. А еще он втайне надеялся, что действительно даст жизнь еще одному отпрыску, и будет с умилением взирать с небес на двоих своих сыновей, пусть они никогда и не узнают, кто был их отцом.

- Ублюдка? – глухо зарычал Джек, разъяренный таким отношением к своей плоти и крови. – Это ты моего сына называешь ублюдком? А кто виноват, что он безотцовщина? Я тебе предлагал и руку, и сердце. Пусть и с опозданием, но предлагал! А ты вона как нашими жизнями распорядилась: снова спуталась с пиратским отребьем...
Он замолчал, чувствуя, что лицо горит и от возмущения словами Мэри, и от возбуждения, вызванного  прикосновениями ее пальцев к его вздыбленной плоти.
- Иди к черту! – наконец с усилием выдавил он. – У тебя нынче целая команда мистеров ридов под рукой – к ним и обращайся за любовью и лаской. А я хочу приготовиться к скорой встрече с Отцом нашим небесным. Покаяться в грехах, молитву прочесть. Может, Он меня и помилует...

Такого поворота Джек, признаться, не ожидал. Он мог бы поклясться, что Мэри собиралась его поиметь перед тем, как отправить на корм рыбам, - и он был совсем не против, хотя и заявлял об обратном. Представив, как его любовница и мать его сына скачет верхом на каком-то мерзавце, скорее всего уже начавшем гнить от сифилиса, Джек  чуть не застонал от разочарования и отчаяния.
- Хрен тебе! - заявил он, подпрыгивая вместе со стулом и продвигаясь к двери каюты, которая по счастью открывалась внутрь. - Только через мой труп ты с кем-нибудь перепихнешься на этом шлюпе! Вот помру - тогда и делай, что хошь, а сейчас либо со мной, либо терпи до Кингстона.
Допрыгав до двери, он откинулся назад и упал на пол, задрав  ноги вместе с передними ножками стула вверх и загородив выход из каюты этой замысловатой конструкцией из живой человеческой плоти и дерева.
- А ежели так припекло, тогда перережь мне горло прямо здесь и сейчас, - добавил он, лежа на спине и придавливая своим весом привязанные к спинке стула руки. - Побойся греха, Мэри: ты ж моя жена, пусть нас в церкви и не венчали. Неужто рога мне наставишь перед смертью?

- Я уже давно определился... - пробурчал Джек глядя на Мэри снизу вверх. - Еще там, на острове. У меня за эти полтора года и не было никого. Все недосуг: то в море, то другие дела, а как минутка свободная выдастся, все мысли о тебе, а не о шлюхах.
Джек говорил почти искренне. Мэри он и вправду вспоминал часто, - и он, и его дружок, -  а что касалось борделей, так туда он заходил, да и как не зайти в такое гостеприимное заведение одинокому морскому волку? Но как правило, дело начиналось и заканчивалось попойкой, а дальше он уже ничего не помнил. А какая шлюха сама на клиента полезет, если можно и денежки взять, и отлынить от работы?
- Развяжи мне ноги, - попросил он. - Со связанными ногами страсть как неудобно.

- На кой мне руки? Все одно рыбы обглодают до самых костей. А поцеловать можешь, я не против.
Джек уставился в потолок каюты, прикидывая, сколько ему осталось жить. Мэри что-то слишком разговорилась вместо того, чтобы заняться делом: сначала объездить его жеребца, а потом убить его самого.
- Ты когда в Кингстон вернешься, сходи к губернатору Лоусу и скажи, что наследуешь золото, которое мне полагалось за акции Южных морей. Дженнингс подтвердит: я его предупредил.* Тебе оно не нужно, знаю, а Джонни пригодится.
Джек вздохнул, поскольку испытывал сомнения по поводу того, что сэр Николас отдаст его долю Мэри. Но попробовать-то стоило.

*Отыгрывалось лишь намерение Джека поговорить с Генри Дженнигсом, что не отрицает факта разговора, оставшегося за кадром.

Джек сколько угодно мог горевать о кончине Блумингдейла, Бэнкса-младшего и всех других членов своей команды, павших от рук пиратов, которыми верховодила Мэри. Все это не меняло главного: она была женщиной, которую он любил несмотря ни на что, она была матерью его сына. Ее настойчивый язык, вонзившийся в его пересохший рот, заставил его забыть о ее преступлениях. Он жаждал ее так, как жаждет глотка воды путник, заплутавший в пустыне. Он хотел обнять ее, ласкать ее грудь, скрытую под тугой повязкой, прижиматься к ее бедрам, пронзить ее лоно своим затвердевшим жезлом и оросить его своей животворящей влагой. Она терзала его губы своими, покусывала, настойчиво  сосала и это так возбуждало его, что он перестал обращать внимание и на боль в запястьях, и на тягостные мысли о судьбе команды. Сейчас на корабле были только двое: он и она.

Лежать с задранными вверх ногами было неудобно: Джек на своей шкуре испытал, что чувствуют женщины, вынужденные лежать в такой позе, пока такие, как он, получают удовольствие, и оценил по достоинству привычку Мэри садиться на его дружка верхом. Кроме того, у него ныли связанные за спиной и придавленные  его собственным телом руки.
- Эй, - сказал он, когда Мэри перестала его целовать, кусать и всячески выказывать ему свое расположение. – Может, поднимешь меня наконец? Стулом руки придавило, того и гляди почернеют и отсохнут. Да и тебе сподручнее будет...

Услышав про парус, Джек навострил уши, но никакого объяснения не последовало. Мэри тут же как морской волной смыло, а он остался сидеть на стуле под бдительным взором пирата.
- Слушай, приятель, ослабь мне веревки на руках, сил нет больше терпеть, - попросил он своего надсмотрщика. - Куда мне бежать? Я ж, небось, тут один из всей команды остался и против вашей своры не попру.
- Ирландский волк* тебе приятель, - хмуро откликнулся пират, ковыряя щепкой в редких зубах. - Кто остался - тот и остался, а твое дело - сидеть смирно и помалкивать в тряпочку.
Чтобы оправдать свои слова, он вытащил из кармана засаленной матросской куртки грязный носовой платок и заткнул им рот Джеку.

*Волков в Ирландии почти полностью истребили на рубеже 17 и 18 столетий. Считается, что последний волк был убит в  ирландском графстве Карлоу в  1786 году

Остатки команды "Мэри" согнали вместе, как скот, приготовленный к забою. В общем-то Джек так и думал, но оказалось, что им уготовили еще худшую участь: вместо короткой и легкой смерти - долгую и мучительную. Он видел впереди очертания земли, не зная, что это за остров: островов на этом участке Карибского моря было несчитанно, и далеко не все из них были помечены на карте. Даже если они попытаются добраться с этого клочка земли до обитаемого острова, скорее всего, попадут в ураган. Джек по достоинству оценил месть Мэри: когда-то он бросил ее на необитаемом острове, теперь она делала то же самое с ним. И тем не менее, Джек был рад снова увидеть своих: Блумингдейла с кое-как перевязанной раной на ноге, Бэнкса-младшего, заплывший глаз которого показывал, что парень все-таки проявил мужество, да и вообще держался так, как и положено моряку и мужчине, и еще с пяток членов команды, на которых Джек смотрел, ощущая невыносимое чувство вины. Чья-то грязная рука выдернула из его рта кляп, и он наконец смог дышать свободно.
Отыскав глазами Мэри, он одними губами спросил, вопросительно приподняв брови и кивнув головой в сторону острова: "Это что?"

Джек тоже ухмыльнулся в ответ: не лить же слезы на глазах у всех, расставаясь с любовницей.
- Встретимся ещё, - пообещал он то ли с угрозой, то ли с надеждой в голосе, не глядя на Мэри и адресуя свои слова всем пиратам
Его тут же ткнули кулаком в спину с такой силой, что он пошатнулся и чуть не свалился за борт. Блумигдейл, стоявший рядом с ним, глухо заворчал как рассерженный цепной пёс, и Джек был уверен, что если бы не связанные за спиной руки, квартирмейстер намял бы бока не одному пирату.
Когда шлюпка отошла от борта «Мэри» на фарлонг или больше, Джек, занявший место рулевого, сказал, глядя на удаляющийся шлюп:
- Это все им с рук так не сойдёт: я ни одного камня не оставлю не перевёрнутым, но каждую гниду найду и прижму к ногтю.